Юлия Харченко - Между крестом и полумесяцем

Истина религии является неотъемлемой частью менталитета общества, а правила веры — частью законодательства страны. Мусульмане живут по своим законам, а христиане по своим. Развод Церковь дает только в крайнем случае. Дело рассматривается, учитывая каждую деталь и грязную подробность. Супруги-христиане могут разойтись, но не развестись. Повторный брак недопустим, а тем более недопустимы отношения вне брака.

Но глядя на этих двух молодых и красивых людей, впереди у которых была целая жизнь, так хотелось верить в то, что все же однажды они смогут быть вместе.

Каждый вечер мы приезжали к Марием в больницу. Через пару дней я услышала, что Питер расстался со своей невестой, хотя сам он об этом ничего не говорил.

Приехала мама Марием и Мины. Я заметила, как она в клинике косо поглядывала на Питера. Весь персонал отеля смаковал подробности несуществующего романа между Марием и Питером. Мужчина же оставался равнодушен к сплетням. Он имел власть и знал, как ею пользоваться, а сплетников прижимал к стенке на работе каждый день. Тем не менее когда Марием вернулась на работу, ей было просто невыносимо терпеть насмешки и поддевки окружающих. В депрессивном состоянии она сразу заполнила увольнительный лист и стала собирать свои вещи, планируя возвращение к матери. Питер использовал свои контакты и нашел для нее место в другом отеле сети, расположенном не так чтобы слишком далеко. А мы, наблюдая за происходящим и в попытке сделать друг друга счастливее, решили… пожениться.

Вспоминая те дни, я невольно улыбаюсь той наивности, которую мы сохранили, будучи уже довольно взрослыми людьми. Нам все еще была присуща жажда приключений и безобидный авантюризм молодых влюбленных. Испугавшись венчания, мы решили зарегистрировать отношения самым что ни на есть безвредным и ни к чему не обязывающим образом: сначала подписать у юриста документ, позволяющий нам жить вместе, а потом легализовать его в суде.

Чтобы не сообщать об этом до определенного момента никому, даже друзьям, мы выбрали юриста, офис которого располагался недалеко от центральной части улицы. Горящий желанием помочь, но, к сожалению, вынужденный принять всю сумму за оформление брака сразу, мужчина распечатал нам две бумажки, дал подписать и пригласил очаровательных сотрудников, которые после нас подписали документы в качестве наших свидетелей. Когда мы сообщили Питеру о нашем союзе, тот ни с того ни с сего стал возмущаться:

— Сколько-сколько он взял с вас?! Вы с ума сошли! — затем, увидев наши перепуганные лица, после короткого молчания продолжил: — Ну, могли бы хотя бы предупредить, я бы вам кого-то порекомендовал. Не переживайте, думаю, он выполнит свою работу за эти деньги. Но почему орфи? Почему вы не повенчались в церкви?

— Елена боится после истории с Марием…

— Ну… — потянул Питер. — Может, с иностранками можно и через суд, и с помощью юриста. Поздравляю! Нужно это событие отпраздновать. Заедем за Марием и пойдем гулять на Променаде.

Хотелось бы упомянуть, что Питер все-таки добился своего, и Антониуса посадили за решетку. А его мать, сестра матери Марием и Мины, каждый день рыдала той в жилетку, прося поговорить с Марием, чтобы она повлияла на решение суда и ее сына отпустили. Женщина не могла и не хотела верить, что ее сын способен на такие поступки. Ее безумная любовь ослепила ее и сделала из сына хладнокровное, ленивое и равнодушное ко всему животное.

Мы же с Миной сняли квартирку недалеко от центра, ведь какой-никакой, но документ, позволяющий жить вместе, у нас появился, и мы ждали, когда суд рассмотрит наше дело и официально признает нас мужем и женой. А так как жене не подобало работать аниматором, Питер дал мне должность, которую ранее занимала Марием. Официально же по документам я, как и раньше, числилась аниматором. Менеджмент отеля хорошо знал меня, и Питер договорился о визе резидента с разрешением на работу. Благодаря знанию нескольких иностранных языков я легко справлялась с отчетами и переводами комментариев гостей.

Питер просил нас никому не говорить о наших с Миной отношениях. Родственникам не положено работать в одном отеле, тем более на несовместимых должностях, ведь я должна была отмечать в отчетах ошибки департаментов. И должность, которую я получила, автоматически толкала руководителей департаментов пересматривать свое хорошее отношение ко мне. Менеджеры департаментов стали выискивать ошибки в моей работе. Как ни странно, генеральный директор им покровительствовал. Так что во время работы мы старались не пересекаться, чтобы избежать конфликта.

А перерывы мы все так же, как и раньше, проводили вместе, часто забирали Марием из ее отеля и приезжали в наш кафе-бар на пляже через два отеля, там Марием занималась виндсерфингом с Питером, а мы с Миной загорали, пили холодные свежевыжатые соки и купались.

Все же после происшедшего Марием очень изменилась. Вместо задорной хохотушки нас встречала молчаливая грустная незнакомка с блестящими от слез глазами. Она редко улыбалась, и даже когда делала это, ее улыбка не искрилась, как раньше, а отдавала непривычной грустью, не присущей ей. Она стала равнодушной почти ко всему, кроме виндсерфинга, и Питер, чтобы вернуть ей былое расположение духа, подарил ей доску с парусом.

— Ой! — счастью Марием не было предела. Я ее не видела такой уже давно. — Теперь у меня своя доска! Но это же так дорого…

Она посмотрела на Питера.

— Не дорого, не думай об этом. Кроме того, это не только от меня. К этому приложили руку еще твой брат и Лена.

— Боже, ребята, спасибо!

И хотя на море, летя по волнам, она забывала обо всех невзгодах и печалях и отдавалась силе ветра, стоило ей задуматься о чем-то другом, как настроение и любовь к жизни угасали. Она становилась похожа на одинокую русалку, безжалостно заброшенную дикими волнами на песчаный берег. Мы хотели ей помочь, но как это сделать, нам было неясно.

— Ты знаешь, — говорила мне Марием, — счастье — очень относительное и недолговременное понятие. Ты можешь сейчас узнать что-то, что сделает тебя просто безумно счастливой, а буквально через пару секунд эта иллюзия счастья будет безжалостно разрушена, как замок из песка. И ты становишься очень несчастной, может быть, даже самой несчастной женщиной на земле, по крайней мере, ты так себя чувствуешь. И тогда ты спрашиваешь Бога: «Что же я сделала такого, чтобы прогневить Тебя настолько, чтобы оказаться в таком положении? Неужели я это заслужила? За что? Или мои молитвы не доходят до тебя, а мои слезы недостойны твоего прощения?»

— Не гневи Бога, Марием, — пытаясь успокоить сестру, вмешался Мина, услышав наш разговор. — Ты молода и еще можешь иметь детей.