Томас Харди - Грустный гусар из Немецкого легиона

И теперь, после всего… Когда, наконец попрощавшись с Маттеусом, Филлис в слезах возвращалась домой и услышала из лагеря редкие, все более редкие удары в барабан… эти звуки уже не взволновали ее. Теперь лагерь гусар для нее уже не существовал. Был мертв, как ассирийский лагерь… Когда над ним пролетел Ангел смерти… [3] Имя Ангела смерти в Евангелии — Аваддон (губитель), однако аналогия автора относится, по-видимому, к одному из эпизодов Старого Завета. В Четвертой книге Царств (19:35) читаем о судьбе лагеря: «И случилось в ту ночь: пошел Ангел Господень и поразил в стане Ассирийском сто восемьдесят пять тысяч. И встали поутру, и вот, все тела мертвые».

Несмотря на проявленную Филлис решимость, с какой она возвратилась к исполнению своего долга невесты (по возвращении домой первым делом уничтожила оставленное отцу прощальное письмо), тоска долго не давала ей заснуть. И на другой день вышла она из спальни довольно поздно.

А отец, видимо, едва удерживал себя, чтобы не разбудить…

— Мистер Гоулд приехал! — торжественно сообщил он.

Прежде всего, конечно, мистер Гроув был рад за дочь, но также был сейчас преисполнен гордости за себя… Что он все это время не терял веры в живучесть лучших традиций уважаемого семейства Гоулдов!

Оказалось, жених уже приходил… Он остановился в деревенской гостинице и обещал прийти через два часа.

— Мистер Гоулд привез невесте замечательный подарок!.. — все так же высокопарно сообщил отец. И передал ей зеркало.

При этом он, ее отец, видимо, слишком сейчас преисполнен был гордости за себя, за свое терпение и веру в их с дочерью лучшее будущее, чтобы заметить странность ее спокойствия — и при сообщении о приезде ее жениха, и при виде такого подарка…

Хотя зеркало было действительно замечательное! Любая девушка в деревне позавидовала бы такому… Большое — так что можно было посмотреться по грудь, — в чудесной, из накладного серебра, рамке…

Филлис вгляделась в себя и поняла, что лицо, а главное, глаза… Нет, нельзя, чтобы она была такой печальной. Она же — невеста!

И опять она, Филлис, надела мантилью… Отец всегда, когда они с ним собирались в церковь или на прогулку, напоминал ей надеть ее: все-таки она не простая деревенская девушка, а дочь доктора.

Как она собиралась на этот раз? Так, как обычно собираемся мы, когда решаемся на путь, предназначенный обязанностью, долгом, соображением… Господи!.. Какие только не придумали люди «соображения», чтобы забыть о велениях сердца.

И когда он, Хамфри Гоулд, ее жених, пришел (ровно через два часа, минута в минуту!), Филлис уже поджидала его у калитки.

Она поблагодарила его за подарок.

Но, слава богу, он, кажется, не заметил и сам, что говорит он один.

…Кажется, он рассказывает новости из фешенебельного мира, что-то из жизни королевского двора.

И только когда все новости, видимо, были исчерпаны, Филлис спросила о здоровье его отца.

Погруженная в свои печали, она не очень вникала в его рассказ. И вдруг, укорив себя за такое отношение к тому, с кем предстояло ей прожить целую жизнь, внимательно посмотрела на своего жениха.

Если бы так она, Филлис, посмотрела на него раньше, уж наверно заметила бы его едва скрываемое смущение…

Гоулд было умолк, видимо, собираясь с теми словами, которыми — это было заметно — хотел что-то объяснить…

— Я, милая Филлис, приехал, собственно, вот по какой причине… — заговорил Хамфри Гоулд уже несколько иным, не столь бодрым тоном. — То есть да, я благодарю вас за ваше беспокойство о состоянии моего отца… оно, к сожалению, внушает беспокойство по-прежнему. И я как раз хотел сейчас сказать о том, что… может ухудшить его здоровье. То есть да, Филлис, когда я рассказал ему о нашей с вами помолвке, он вполне одобрил мой выбор. Для него важно… н-да… я бы сказал, слишком важно… из какой будет семьи моя жена…

То есть, — после видимого ею, Филлис, затруднения продолжал жених, — насколько эта семья воцерковлена. Ибо отец мой считает, что только девушка из такой, с религиозными устоями, семьи может стать достойной и верной своему супругу женщиной. Он, как, видимо, и ваш отец, судит наше поколение по тому, кто нас воспитывал. Он даже снесся со священником того храма в городе, в который, как узнал от общих знакомых, отец ваш ходил на службы. Пастор этого храма отозвался о мистере Гроуве самым превосходным образом. Так что мой отец сожалеет, что не познакомился с вашим отцом сразу же после того, как наше семейство переехало из этой местности в Бат.

…Чем дольше сейчас он, Хамфри Гоулд, говорил, тем с большим недоумением смотрела на него Филлис. Еще бы! После своего столь долгого отсутствия ее жених говорит, что он приехал по какой-то причине! Сначала же… пускается в историю несостоявшегося знакомства их отцов.

Хамфри Гоулд, видимо, понял и сам: недоумение, с которым смотрела теперь на него та, кто считала себя его невестой, более чем оправданно. А потому, наконец, заговорил о причине своего приезда.

— Филлис… — наконец решился он заговорить об этой причине. — Когда я вас увидел, вы мне действительно понравились. Но потом… Потом я вернулся в город. И я вдруг встретил такую красавицу!.. Нет, нет, Филлис, вы красивая тоже. Просто я в ту девушку влюбился по-настоящему!

И он, Хамфри, замолчал. Замолчал не оттого, что удовлетворился той особенностью, какой наделил свое возвращение к невесте… Нет, конечно, он и сам должен был почувствовать… гм… всю неловкость своего объяснения.

Да уж, это его объяснение… А потому — молчала и она… Ведь надо было еще понять — что вдруг сказал ей жених! Который, оказывается, и не жених ее вовсе.

…Конечно же, если бы она, Филлис, была не такой стеснительной, она бы сейчас и сказала то, о чем подумала: «Уж лучше бы тогда, по приезде в город, встретились бы не наши отцы, а вы, Хамфри, сами… с той, кого вы, как вы говорите, полюбили по-настоящему… И тогда бы вы не посмели свататься ко мне».

Но она, Филлис, даже и на такую язвительность (не столь уж в ее положении и большую), нет, не решилась.

А только все-таки спросила то, что на ее месте уж точно (в сердцах или из любопытства) спросила бы почти любая:

— И сколько же лет ей… той, кого вы встретили, вашей… настоящей красавице?

— Ей столько же, сколько и вам, — пояснил Хамфри Гоулд. — Когда наша семья переехала из этой местности в город, мне было девять. А ее, как и вас, Филлис, еще тогда не было на свете. И вот… Я встретил ее только теперь.

Гоулд в смущении умолк. Хотя (это было заметно по его лицу) он собирался сказать что-то еще. Но не решался… Молчала и Филлис.

…Они — те, кто год назад собирались пройти вместе целую жизнь, — дошли сейчас до конца садовой ограды, и Филлис уже хотела повернуть за угол, к калитке, когда вдруг Гоулд попросил: