Ирина Быстрова - На перекрестке

— Тебе зачем? — поинтересовалась я.

— Да так… — Она положила на доску очередной огурец и быстро-быстро покромсала его ножом.

— Ты просто виртуоз! — восхищенно заметила я. — Я такое только в кино видела.

— У меня опыт, — польщенно улыбнулась Кошкина. — Поварихой работала.

— Ты? — Я с изумлением воззрилась на нее. — Поварихой? Когда это? И зачем? С твоим-то экономическим образованием.

— Было дело, — повела плечом Кошкина, нарезая зелень. — Ребятня пошла в детсад, я туда и устроилась, чтобы на глазах были. Думала, может, удастся бухгалтером, но там уже все было занято, пришлось поварихой. Ничё, кстати, мне понравилось. И к дому близко. Не то что тебе — мотаться через весь город.

Через весь город? Я усмехнулась. По местным меркам я работаю почти рядом с домом — всего полчаса на маршрутке. Но для хабаровчанки Кошкиной это, конечно, не понятно. А я, кстати, и не хотела бы работать где-нибудь за углом. Дом — работа, работа — дом. Скучно. Так хоть проедешься — на людей посмотришь, прогуляешься.

— Так, — деловито осведомилась Кошкина, — что там с сосисками? Салат готов.

Я заглянула в кастрюлю.

— Уже кипят.

— Так что мужик? — повторила свой вопрос Люська. — Ты так ничего и не рассказала.

Цепкая она, однако. Я втайне рассчитывала сбить ее с панталыку своим отвлекающим маневром насчет искусства нарезания овощей. Но не вышло. Люсинда вообще не переставала удивлять меня. Всегда казалась такой одноклеточной, а тут поди же ты — масса неожиданностей.

— Знакомые сосватали, — со вздохом поведала я.

— Понятно, — кивнула Кошкина, открывая шкафчик и доставая тарелки. — А чем он занимается?

— Бизнес. — Не хотела я углубляться в подробности, однако не тут-то было…

— Какой? — не отставала Кошкина.

— Вентиляционное оборудование.

— Нормально, — одобрительно кивнула она, расставляя тарелки. — Город большой, есть где развернуться.

Ну конечно, подумала я, вынимая батон из хлебницы, еще один крупный знаток реалий современного бизнеса. Люди все же порой так самоуверенны! Вот я понятия не имею о законах развития предпринимательства и не лезу в разговоры об этом. А все вокруг лезут. Хотя некоторые рядом с этим самым предпринимательством и не стояли. Даже запаха до них не доносилось, но тем не менее… Впрочем, это не совсем о Кошкиной. Кошкина-то как раз предпринимательства нанюхалась выше крыши. Видимо, это было уже после ее поварских подвигов. Она возила шмотки из Кореи и Китая, торговала сначала на рынке, потом арендовала магазинчик. Нынче Люсинда переключилась на мебель и предметы домашнего обихода. «Вечная тема, — объяснила она. — Народ всегда будет покупать что-нибудь в дом. Опять же посолиднее, чем всякие там куртки и джинсы». Ей, конечно, виднее насчет того, «посолиднее» это или нет, но, на мой взгляд, куртки с джинсами — тоже вечная тематика. Короче, Кошкина у нас оказалась бизнесвумен и поэтому сейчас многозначительно морщила лоб при звуке знакомых слов.

— И чё? — Люсинда разложила вилки, села на стул и уставилась на меня. — Женитесь?

— Кто? — вздрогнула я.

— Как кто? — усмехнулась Люсинда. — Ты со своим мужиком. Как его зовут-то? А то он тогда так обалдел, когда наткнулся на нас, что забыл представиться. — И она трубно расхохоталась.

— Павел, — пробормотала я. — Пока не женимся.

— И правильно. — Кошкина хлопнула ладонью по столу. — Повремени.

— Почему это? — заинтересовалась я.

Кошкина вела себя нетипично. Обычно все принимались талдычить мне, что, дескать, одной нехорошо, так что давай, давай, форсируй, иначе мужик сорвется с крючка. А Люська отговаривает. С чего бы это?

— Я вот все время замужем, — поведала Кошкина, постукивая пальцами по столешнице, — засада, ей-богу. Все время кому-то что-то должна, ни минуты не можешь подумать только о себе…

— Это ты не о замужестве, — перебила ее я, — это ты о детях?

— Дети само собой, — согласилась Кошкина, — дети для меня все…

Это я успела заметить. Несмотря на весьма своеобразные методы воспитания в семействе Кошкиных, то, что дети — свет очей Люсинды, было понятно с самых первых минут их пребывания в моем доме.

— …но с детьми никаких проблем, — продолжала Кошкина, — то, что это крест пожизненный, я очень даже спокойно воспринимаю. Мне даже нравится. — Она улыбнулась слегка смущенно.

Я и говорю: Кошкина не переставала удивлять меня. Иногда в хорошем смысле, вот как сейчас, например.

— Но вот мужики… — Лицо Люсинды помрачнело. — Это что-то… Я тут не согласна. Ведут себя хуже детей. Внимания требуют столько, что никаких нервов не хватит.

— Но ты же только о своем знаешь, — возразила я. — Остальные, может, совсем не такие.

— Да? — Она прищурилась. — Твой, что ли, другой? Не душит?

— Откуда я знаю, будет душить или нет? Мы еще не живем вместе, — пробормотала я.

— И что? — протянула Кошкина. — Неужели сейчас уже непонятно, что это будет?

Я пожала плечами. Разговор приобретал неприятный оттенок. Надо бы сворачиваться. Я с Дашкой-то стараюсь на эту тему не заводиться, а Кошкина уж совсем неподходящий собеседник для этого.

— Гниловатый он у тебя, — внезапно изрекла Люсинда.

— Что? — вздрогнула я.

— Гниловатый, говорю, он, — повторила Кошкина.

— Кто?

— Да Павел твой.

— С ч-чего т-ты взяла? — чуть заикаясь, спросила я.

Беда, мелькнула мысль. Заикание — это очень тревожный признак. Появляется у меня только как прелюдия к сильнейшему гневу. И тогда я начинаю делать вещи, о которых впоследствии страшно сожалею. Колочу посуду, ору нечто ужасное, ругаюсь как сапожник.

Какого черта она лезет не в свое дело?! Свалилась мне на голову со своими обормотами, оккупировала всю квартиру, за три дня установила в ней свои правила и теперь еще дает ценные указания, как мне строить мою личную жизнь! И видела-то Павла в общей сложности всего пять минут, а туда же — делает умозаключения. И мало того — сообщает мне о них. Какого черта?!

— Не знаю, — пожала плечами Кошкина, — вот увидела его и как будто откровение…

Психолог хренов! Откровение! Шла бы в экстрасенсы, раз на нее откровения валятся со всех сторон. Только не надо при этом вязаться ко мне! Я сама со всем разберусь.

Надо уйти отсюда, подумала я, иначе прибью ее. Я повернулась к окну, взяла с подоконника графин, налила из него воды в стакан, поднесла стакан к губам и сделала несколько глотков.

— Знаешь, — произнесла я чуть хриплым голосом, — вы ужинайте без меня. Я потом, — и бочком двинулась из кухни.

— Катрин, — воскликнула Кошкина, — ты что, обиделась? Не дури, ей-богу! Это же все так, болтовня.

Я махнула рукой, мол, закончим на этом, и побрела в спальню. Люсинда что-то бубнила мне вслед, но я не слушала ее, вся во власти своих мыслей.