Ирина Быстрова - На перекрестке

Но Павел не бормотал — он, похоже, начинал закипать.

— А это, — он потряс чем-то оранжевым, — тебе зачем?!

Купальник. Странный какой — а вдруг там есть бассейн?

— Купальник, — миролюбиво пояснила я. — Что, если в гостинице есть бассейн? Я бы утречком плавала в нем.

— Бассейн. — Павел недоверчиво посмотрел на меня. — О’кей. Значит, это ты для гипотетического бассейна стала качать пресс?

Вот черт! Не нужно было качать при нем. Я действительно взялась за свой пресс, как только узнала о поездке. Естественная реакция любой нормальной женщины, когда она узнает, что едет за границу. Хочется быть красивой и подтянутой. И что в этом такого?

— Кому ты там собираешься его демонстрировать? — Павел угрожающе навис надо мной.

О-о, не-ет! Опять! Я мысленно застонала.

Ревность — это ужасно. Я не даю ему никаких поводов для ревности. Я чиста перед своей совестью и перед Павлом. Никаких сторонних увлечений и приключений у меня за время знакомства с Павлом не было. Даже флиртовала я всего пару-тройку раз — и то только для того, чтобы поддержать разговор. Но он все равно ревнует. Несет всякий бред, как сейчас при виде моего несчастного купальника.

— Кому ты там собираешься его демонстрировать? — повторил Павел.

Я отобрала у него купальник и спокойно ответила:

— Никому.

— Тогда зачем ты его качаешь?

— Затем, — невозмутимо объяснила я, — что хочу влезть в светлый брючный костюм.

— Брючный костюм? — переспросил Павел.

— Ну да.

Он сжал руки в кулаки, повернулся и вышел из комнаты. Не поверил. На то он и Павел.

— Зачем он тебе нужен? — фыркнула Дарья, когда на следующий день я рассказала ей о реакции Павла на купальник.

— Странный вопрос, — протянула я. — Зачем вообще нужны мужики?

— Для комфорта. — Дарья поковырялась в своем салате.

Это она затащила меня в бистро. Сказала, что хочет есть, и нам пришлось искать место, где нас быстро и вкусно покормят.

— Для комфорта, — повторила Дарья. — Чтоб деньги приносил, за хозяйством следил, тебя на руках носил.

— Он и носит, — напомнила я.

— И при этом рычит, как цепной пес, — поморщилась Дашка.

— Имеет право на недостатки.

— Нет, — вздохнула Дарья, — все-таки я не понимаю, чего ты в него вцепилась? — И добавила противным голоском: — «Павел то… Павел се…»

Неужели действительно так?

— Может, прошлое на психику давит? — предположила Дашка.

Прошлое? Как знать… Когда к тебе приходит настоящая любовь, ты думаешь, что это навсегда. Во всяком случае, тебе даже в голову не приходит, что все это может закончиться буквально через год. В моем случае вселенская любовь длилась год и два месяца. Время, когда мы были только вдвоем, ничего больше вокруг нас не существовало. Потом что-то где-то перемкнуло, и в один прекрасный день я, встретившись с моим любимым, не ощутила привычного тепла, которым он обычно меня окутывал. Мало того, заметила искру досады в его взгляде, когда я что-то брякнула невпопад (это было тогда моим любимым занятием, однако прежде он никогда на подобную ерунду внимания не обращал). И еще — он стал все время куда-то торопиться. То на футбол, то на тусовку с друзьями, то на… Уже не помню. И что же я тогда? Я заволновалась. Что такое? Что случилось? И что теперь с нами будет?

«Подумаешь! — сказала мне тогда Дарья. — Это просто наступила следующая фаза». И вправду, успокаивала я себя. Конечно, любой девушке хочется фейерверков продолжительностью в целую жизнь, однако все девушки во всем мире отлично знают, что так не бывает. Рано или поздно любовная лихорадка превращается в хронический вялый насморк. Кто-то успевает жениться до этого момента, и тогда насморку находится подходящее название — «брак». Кто-то не успевает обменяться кольцами, и тогда, скорее всего, пара разбегается в разные стороны. Есть еще и третьи — эти пытаются простимулировать насморк и вернуть былое. Смешные люди.

Я была смешной. Изобретала, суетилась. Никак не могла смириться с тем, что ОНО ушло. У-ш-л-о.

А потом обнаружила, что я беременна.

И буквально на следующий же день — что это никому не нужно. И не просто не нужно. Категорически не нужно.

Он быстро собрал свои вещи и исчез, хлопнув дверью. Он был возмущен. Как же так? Я клялась ему в вечной любви, а на деле предпочла ему кого-то другого. Ребенка. Он обиделся. Или демонстрировал обиду, чтобы благополучно покинуть меня? Дымка влюбленности, которая до этого застилала мне глаза, рассеялась, и теперь я начала понимать, что происходило между нами на самом деле. Он был влюблен не в меня, а в мою любовь к нему. Безграничную. Вечную. Стоило ему только усомниться в безграничности и вечности, как вся привлекательность взаимоотношений со мной исчезла. Он просто был не способен любить никого, кроме себя.

Пережить такое еще раз — увольте. Тем более что вскоре в моей жизни появилась Иринка. И стало не до влюбленностей, потому что все мое существо захватила любовь совсем другого рода. Любовь, постоянно перемешанная с беспокойством: а вдруг моя сладкая дочура подхватила от своего папаши генетическую заразу под названием «неспособность любить кого-нибудь, кроме себя»? Не дай бог! Потому что, как бы я ни проклинала свой печальный опыт, я точно помнила, что нет ничего более восхитительного, чем тот кайф, когда ты влюблен. У Дарьи был период в жизни, когда она вопила на каждом повороте: мол, самое приятное, когда не ты сам любишь, а когда любят тебя. Чепуха! Любовь — это как табачный дым. Когда любят тебя, ты только чувствуешь аромат чужого табачка и все. Кстати, не всегда это тебе приятно. Но вот если ты сама покуриваешь… Совсем другое дело.

Насильно этот любовный химизм создать внутри себя нельзя. Он либо есть, либо его нет. Наверное, каждой из нас отпущена своя доза этого химизма. Можно использовать ее по чуть-чуть, как, например, Дарья, которая почти всегда в состоянии легкой влюбленности, но никогда не погружается в объект своего внимания до самозабвения. А можно как я — на полную катушку. И исчерпать весь лимит в двадцать лет. И жить дальше, не зная тревог, связанных с этими страстями.

А как же Иринка? О, это совсем иное чувство. Это — духовное. К химизму, возникающему при виде мужчины, никакого отношения не имеет.

Павел? Тоже никакой химии. Просто он очень рьяно меня домогался. И еще я иногда думаю о старости. Смешно, да? В тридцать шесть-то. Но годы стали бежать так быстро, что только успеваешь мотать головой из стороны в сторону, провожая их взглядом. Так что старость не за горами. Иринка вырастет. Начнет жить своей жизнью (она уже и сейчас пытается). С кем я тогда останусь? С кем буду разговаривать вечерами? Не с холодильником же. А тут Павел… Очень кстати, вы не находите?