Валери Жетем - Будуар Анжелики

— О, еще бы! — усмехнулась Луиза. — Говорят, что, переспав со всем двором Людовика XIII, эта неувядаемая красавица уже заканчивает освоение двора Людовика XIV!

— Еще одна примета времени, — заметила Ортанс. — Гетеры. Их ведь не было в прошлом веке, разве не так?

И началось живейшее обсуждение проблемы профессиональной любви, действительно, имевшей во второй половине XVII столетия свои характерные особенности, которые можно было с полным на то основанием отнести к деталям портрета эпохи…

…В сравнении с прошлым веком уровень проституции во Франции заметно возрос. Одной из основных причин этого роста можно считать заметный приток в большие города девушек из сельской местности, которые искали работу в качестве служанок, нянь, горничных и т. п. И в ту, и в нашу эпоху именно они составляют основной контингент городских проституток. Тогда в Париже их насчитывалось не менее 20 000, не считая, разумеется, закамуфлированных под модисток, горничных или продавщиц. В маленьких же городах, где в предыдущую эпоху процветали многочисленные бордели, теперь ситуация заметно изменилась.

«Веселые дома», ранее придававшие такой яркий колорит городским жанровым картинкам, теперь либо исчезли с карт этих городов, либо ушли в определенного рода полуподполье, когда в доме благочестивой «тетушки» проживали пять-шесть «племянниц на выданье», так что не было ничего предосудительного в том, что в этот дом приходят «потенциальные женихи».

Что поделать, столь характерная для тех мест мелкая буржуазия уже успела сформировать атмосферу показного благочестия, и эта атмосфера диктовала свои правила социальной игры.

Провинциальные проститутки теперь должны были вести двойной образ жизни: днем они были прачками, швеями, лавочницами, а с наступлением темноты к их официально благопристойным домам пробирались мужья, братья, сыновья, а зачастую и отцы добропорядочных матрон, чтобы удовлетворить свою такую естественную и такую теперь презираемую потребность в телесной любви, избавленной от пут сословной морали. Контингент провинциальных проституток был весьма ограничен, так что «племянницам» приходилось работать довольно напряженно, обслуживая за вечер и ночь не менее чем по 10–15 мужчин.

Особую категорию проституток составляли солдатские девки, сопровождавшие войска в походах. В предыдущую эпоху они обычно выполняли при армии ту или иную хозяйственную работу, но во второй половине XVII столетия эти существа начинают применяться лишь по своему прямому назначению.

Это создавало определенные проблемы для солдат, потому что если раньше любой из них мог заработать сеанс любви, взяв на себя часть трудовых обязанностей походной девки, то сейчас такого рода бартер исключался, а платить ей наличными мог далеко не каждый солдат. Таким вот образом девки получали повышение, переходя из ранга солдатских в ранг офицерских, что отражалось на боеспособности армии, так как офицеры, используя свою власть, нередко подчиняли воинский долг капризам своих походно-полевых жен.

Еще одним объектом традиционного внимания проституток были церковные соборы, на которые съезжались епископы и кардиналы со всех концов Европы.

Святые отцы отнюдь не гнушались услугами жриц Венеры и оплачивали их весьма и весьма щедро. Как не без сарказма заметила Ортанс, они сами у себя покупали индульгенции на отпущение греха нарушения обета целомудрия…

Кроме того, большой наплыв проституток обычно наблюдался в святых местах, но там им составляли могучую конкуренцию многочисленные паломницы, которые таким образом добывали средства на возвращение домой. Это было вполне обычным явлением, которое могло бы вызвать негативную реакцию разве что у мужей этих паломниц, но они находились достаточно далеко, пребывая в полной уверенности относительно богоугодности миссии своих благоверных…

А Париж постоянно кишел проститутками, которые ежевечерне устраивали настоящие парады на центральных улицах и площадях, пешком и в крикливо украшенных экипажах. Некоторые передвигались верхом. Зачастую обслуживание клиентов осуществлялось в близлежащих скверах, а то и просто в темных подворотнях домов.

Во второй половине XVII столетия в Париже появились извозчики, которые были весьма оперативно подключены к сексуальному бизнесу. Извозчичьи кареты служили местом доставки клиентов к проституткам или наоборот, а также достаточно надежным местом сношения, которому мягкое покачивание движущегося экипажа придавало еще большую пикантность.

Кроме того, извозчик зачастую исполнял роль сводника, поставщика «живого товара» разной степени свежести, в зависимости от вкуса и покупательной способности заказчика.

Но основная масса проституток занималась своим ремеслом в публичных домах самых различных категорий и степеней респектабельности — от грязных притонов до роскошных заведений с вышколенным персоналом, которые посещались сильными мира сего.

Как свидетельствуют некоторые описания публичных домов той эпохи, в них, кроме разнообразных и утонченных сексуальных услуг, оказывались и особого рода услуги, включая садомазохистские, изобретение которых невежды почему-то приписывают маркизу де Саду, хотя они были известны еще в Древнем Риме.

Что же до традиционных развлечений, то их ассортимент был чрезвычайно широк. Каждая содержательница борделя старалась перещеголять конкурентов, проявляя при этом максимум предприимчивости и фантазии, так что дочь гаитянского вождя или китайского мандарина в парижском борделе отнюдь не были захватывающей экзотикой.

Сами по себе бордели были тогда тем местом, где можно было не только «справить естественную нужду», но и провести свободное время в компании друзей. Это был своеобразный клуб, где все знали друг друга, где царила атмосфера дружбы и доброжелательства, свободная от каких-либо условностей.

Но уже появилась особая категория людей, наиболее подверженная влиянию этих условностей в силу специфики своей жизнедеятельности. Речь идет о мелких буржуа, которым, во-первых, жаль было тратить деньги на «баловство», а во-вторых, им по долгу службы надлежало быть примерными семьянинами, и посещение борделя расценивалось этими целеустремленными рабами золотого тельца как подрыв основ благополучия семьи, как предательство, которому нет оправдания.

Ну и что? Как говорится, если нельзя, но очень хочется, то можно, и эти благонамеренные отцы мелкобуржуазных семейств пускались — тайком, разумеется — во все тяжкие, среди которых глубоко законспирированное посещение публичного дома было отнюдь не самым тяжким из всех вероятных.

И совсем по-иному вели себя представители уже окрепшей крупной буржуазии, которые в открытую игнорировали моральные ценности патриархальной семьи.