Розалинда Лейкер - Жемчужное ожерелье. Том 1

То, что ей пришлось прибегнуть к обману из-за своего отчаянного положения, вовсе не извиняло Анну в ее собственных глазах. Чтобы искупить свою вину, она отложила на время ленты и сшила вуаль из превосходного полотна, а потом расшила ее серебряными нитками. В центре вуали были вышиты слова «Хвала Всевышнему». Ниже она вышила свою любимую молитву: «Боже, услышь меня в моей печали. Прости мне мои грехи, Господи, ибо милость Твоя не имеет границ». Потом она свернула вуаль, положила ее в шкатулку и поставила на полку старинного комода, где также хранила ленты. Обнаружив еще несколько шкатулок с лентами в шкафу своей спальни, Анна так обрадовалась, будто нашла золото. Заполнив комод на чердаке, она стала складывать ленты в сундук. Порой ей казалось, что она похожа на скупого человека, копящего деньги. Ей в голову не приходило, что вышивание является для нее символом свободы и любви.

Пришел день, когда Мейкпис решительно запретил ей вышивать.

— Я думаю, тебе больше не потребуется эта шкатулка с шитьем, — сказал он, улыбаясь.

— Как скажешь, Мейкпис, — сказала она, опустив глаза, чтобы он не увидел сверкающие в них искры.

Слуга отнес шкатулку на чердак. Той же ночью она спрятала ее в надежном месте. Сидя в своем кресле, Анна подумала, что, если бы не Джулия и Мэри, она с удовольствием провела бы остаток своих дней здесь, на чердаке. Только бы не делить ложе с Мейкписом.

Мейкпис устраивал ужин для чисто мужской компании. Анна, как обычно, обсудила меню с экономкой, а вечером проверила, хорошо ли накрыт стол. Если за ужином присутствовали дамы, муж поручал ей распределить их места за столом, но, когда собирались одни мужчины, правила были не такие жесткие, и всякий садился там, где хотел. В тот вечер она могла находиться у себя наверху, если только Мейкпис не велит ей и Джулии развлечь гостей музыкой в Королевской гостиной. К радости Мэри, он никогда не просил, чтобы они играли трио. Она всегда нервничала, если ей доводилось присутствовать на подобных сборищах: какой-нибудь офицер из числа круглоголовых мог все еще опознать ее.

Что до Анны, то она бывала счастлива, когда в доме собиралась мужская компания. Это значило, что она может находиться в апартаментах Кэтрин и немного отдохнуть от общества своего назойливого мужа. Она полагала, что он специально просит ее музицировать, чтобы она не оставалась слишком долго с членами своей семьи. Он запретил все игры, кроме шахмат, которые называл зарядкой ума, но в комнате Кэтрин они по-прежнему играли в карты и кости. Старая леди уже почти поправилась и, хотя сама она не играла, любила посмотреть на играющих и поаплодировать победителям.

— Отлично сыграно! — восклицала она.

В тот вечер Анне и Джулии было велено явиться к гостям Мейкписа в десять часов. Кэтрин легла спать очень рано, а Сара, уложив госпожу, вернулась к карточному столу.

Они совсем заигрались, и Анна, случайно взглянув на часы, в тревоге вскочила на ноги.

— Уже четверть одиннадцатого! Бери свою лютню, Джулия! Нам уже пятнадцать минут назад нужно было находиться внизу. Мы опоздали!

Они поспешили вниз, привели себя в порядок в зале, а затем направились к Королевской гостиной. Анна шла впереди, Джулия следовала за матерью. Заскрипели стулья, тридцать мужчин встали со своих мест и приветствовали дам. Анна сделала реверанс, поворачиваясь направо и налево, но видела перед собой лишь лицо Мейкписа. Без сомнений, их опоздание страшно разозлило его. Улыбка, с которой он встретил жену, предназначалась исключительно для гостей. Она знала, что он будет ругать ее, когда они останутся вдвоем в спальне. Она так боялась этих встреч. Обычно он в течение часа или даже дольше поучал ее, словно читал проповедь в церкви, и в конце она должна была смиренно просить у него прощения, признавая свою вину и его правоту во всем. Она давно уже поняла, что стоит ей возразить, как на нее посыплется град новых обвинений. При этом он постоянно повторял, что все это делается для ее же пользы. Во время этих тягостных наставлений он никогда не повышал голос, но от его слов у Анны страшно болела голова, пока она не уходила в себя, забывая о его присутствии. Но даже после того, как он замолкал, ее мучения не прекращались. Как бы извиняясь за свою строгость, он с необыкновенной страстностью занимался любовью с ней, и ее тело порой отвечало ему взаимностью, в то время как мысли бедной женщины находились где-то далеко-далеко.

— Поиграй нам на спинете, дорогая, — обратился он к ней. — Мы с таким нетерпением ждали, пока вы с Джулией начнете играть для нас.

В его голосе уже звучала скрытая угроза. Она положила на клавиши руки и увидела, что они дрожат. Но как только начала играть, тотчас же успокоилась. Джулия должна была спеть песню, пользующуюся большим успехом во всем графстве. А Мейкпис уже считал себя сассекским помещиком. Пока мать играла, Джулия безмятежно сидела на стуле у стены, разглядывая пожилых гостей, внимающих музыке. Многие лица раскраснелись от вина, и она полагала, что кое-кто из присутствующих обязательно должен вот-вот уснуть. Она обратила внимание на двух господ, чьи личности были ей незнакомы. Обычно Мейкпис представлял ей и матери тех господ, которых они видели впервые. Но в тот вечер он так разозлился из-за их опоздания, что забыл о хороших манерах, которые обычно любил демонстрировать при посторонних. Она перевела взгляд на отчима, который, как на свою собственность, смотрел на Анну.

Испытывая отвращение к Уокеру, Джулия вновь стала переводить взгляд с одного гостя на другого. Две трети из них являлись пуританами, но мало кто исповедовал крайние взгляды; они лишь носили черные да серые камзолы, как Мейкпис. На многих были башмаки с серебряными застежками и сапоги с раструбами. Один господин щеголял в высоких сапогах из кожи цвета сливок. Она видела только один его сапог и рукав бархатного камзола — какой-то довольно плотный джентльмен почти полностью загораживал этого франта. В отличие от Мейкписа и других гостей, этот незнакомец носил сшитые по новой моде бриджи, которые доходили ему до лодыжек, в то время как бриджи старого образца, которые Джулия видела на мужчинах всю свою жизнь, достигали лишь колена.

После того как Анна закончила игру, раздались аплодисменты. Она поклонилась и с благодарностью улыбнулась слушателям. Мейкпис услужливо предложил ей кресло, сидя в котором она могла бы слушать пение дочери. Только встав со стула и пройдя в центр зала, Джулия увидела, что обладатель щегольских сапог не кто иной, как Адам Уоррендер.

И будто электрическая искра тотчас прошла между ними. Казалось, что остальные гости куда-то исчезли, остались только Джулия и Адам.

Но все это внезапно кончилось. Джулия вновь увидела перед собой гостей Сазерлея. Она быстро опустилась на приготовленный для нее стул и автоматически взяла в руки лютню. Ее мысли путались, она страшно негодовала по поводу присутствия Адама под крышей их дома. Ее провели! Ее матери еще предстоит узнать, что она находится в одной комнате с Уоррендером. Джулия чуть было не заскрипела зубами. Теперь она поняла, что Мейкпис имел основания для того, чтобы не представлять им новых гостей. Ведь обитатели Сазерлея от всей души ненавидели Уоррендеров.