Изабелла Сова - Терпкость вишни

Возникает вопрос, что мы приобретаем, умея слушать. Наверное, возможность более конструктивного разрешения конфликтов. Как я уже упоминал, мы избегаем множества споров и скандалов. Добиваемся также большего взаимопонимания с людьми. Но не только. Сознание, что кто-то именно нам поверяет свои проблемы, мечты, секреты, что именно нас он выбрал, чтобы исповедаться, приносит огромное удовлетворение. Чрезвычайно приятно услышать: «Тебе я могу все рассказать». Может быть, как раз поэтому так много желающих получить специальность психотерапевта…

Какое счастливое стечение обстоятельств, что папа занялся именно этой темой. И что он так много знает о трудном искусстве слушать. Когда я скажу ему, что хочу с ним поговорить, он активизирует мотивацию и терпение. И благодаря этому спокойно выслушает меня, когда я буду излагать доводы, которыми я руководствовалась. После чего он включит свою эмпатию и почувствует, как плохо мне было на СЭРБ. Он поймет, что я должна была попробовать что-то другое, и предложит мне свою поддержку. А я наконец-то сброшу бремя страшной тайны. Я была преисполнена нетерпения. Почему папа так долго не возвращается? Он должен был прийти уже час назад. Надо чем-то заняться, а то я с ума сойду. А, знаю. Приготовлю-ка я его любимый профессорский салат, он приведет его в соответствующее настроение и поможет проявить все качества идеального слушателя. Я чистила вторую картофелину, когда любитель этого кулинарного изыска энергично позвонил в дверь.

— Я должен с тобой поговорить, — начал он почти как герой мексиканского телесериала. А я почувствовала, как вдоль хребта у меня маршируют в четыре ряда красные мурашки.

— Да?

Дрожащей рукой я положила недочищенную картофелину.

— Я был сегодня в университете, — трагическим голосом произнес папа, а я услыхала зловещую мелодию, которую играет старый контрабас. — Хотел узнать, как у тебя идет учеба. Поскольку ни в одном списке студентов тебя не было, я спросил в секретариате и…

Все ясно. Но почему я не испытываю облегчения?

— Ты совершила ужасный поступок, — объяснил мне папа.

— Прости, — проблеяла я, — но…

— Вне зависимости от мотивов, ты пошла на обман. И не кого-нибудь, а родителей. Вислава, почему ты нам ничего не сказала? Ведь мы же ежедневно виделись, и у тебя было столько возможностей…

Может быть, именно потому, что у меня было столько возможностей. И я могла откладывать разговор на так называемое «завтра».

— Во-вторых, — продолжал папа, — это отказ от научной карьеры. Уже в самом начале пути.

А если бы я отказалась на пятом курсе? Это было бы лучше? И потом, о каком отказе речь? Ведь я же учусь, сдаю экзамены!

— Папа, но я же учусь, — попыталась я защищаться.

— Я знаю. От секретарш, потому что у тебя не хватило смелости сказать нам. А почему?

Я уже открыла рот, но папа ответил за меня:

— Потому что ты прекрасно знаешь, что ПАВЛ — это никакая не специальность, а камера хранения пресыщенных неудачников. И ты, Вислава, среди них! — Папа схватился за голову.

— Я считала, что там изучают более актуальные дисциплины и лекторы более…

— Считала, считала, — раздраженно передразнил меня папа. — Какие суждения может иметь наивная восемнадцатилетняя девчонка, только что закончившая лицей? Какие у нее могут быть понятия о высших учебных заведениях?

Несколько секунд он глубоко дышал, и наконец ему удалось восстановить нарушенное эмоциональное равновесие.

— Я иду за мамой, — объявил он стеклянным голосом, — а когда мы придем, то поговорим уже более серьезно. Нам необходимо подумать, как разрешить эту проблему.

Он поправил свой любимый шарфик с эмблемой университета и вышел. А я, не дожидаясь, когда создатели зонтика с треском закроют его, собрала самые необходимые вещи, взяла содержимое свинки-копилки (целую тысячу на каникулы) и…

— Я просто-напросто ушла.

— Записку какую-нибудь оставила? — спросила Вика, принимая у меня рюкзак, что стоило тысячи «добро пожаловать», произнесенных на всех языках мира.

— Да, написала на куске салфетки, что переселяюсь к вам, но адрес не сообщила.

— Могла бы откровенно с ними поговорить, — сказала Мария, — иногда это очень помогает.

— Ох уж этот миф Большого Разговора, который рассеивают по свету американские сценаристы, — рассердился вдруг Травка. — Сперва показывают полный семейный раздрай. Муж изменяет жене, она отвечает тем же. Дети экспериментируют с химией. И вдруг, за пять минут до конца фильма, происходит Большой Очищающий Разговор, в результате которого все приходит в норму. Муж бросает любовницу, жена разрывает связь с пляжным плейбоем, дети без всякого сожаления прекращают свои химические забавы. Великое примирение! Да ни фига не могла она поговорить! Вишня три месяца боялась им сказать, что сменила одну дурацкую специальность на другую такую же дурацкую, а ты говоришь о магической силе Разговора в лоне семьи.

— Как это одну дурацкую на другую? — спросила я, несколько опешив.

— А так! — ответил Травка. — Чем они отличаются? Может кто-нибудь раскрыть мне эту великую тайну?

В сущности, Травка прав. На обоих факультетах полно дурацких предметов и злющих преподавателей. И здесь и там нас заставляют зазубривать устаревшие определения и уже давно потерявшие всякий смысл правила. И здесь и там множество никому не нужных дисциплин. И ни на одном нет людей, с которыми можно было бы подружиться. Сборище надутых снобов, разумеется за исключением Даниэля. Но достаточно ли его одного, чтобы не жалеть?

И подумать только, что за это знание я должна была заплатить болезненной утратой защитного зонтика.

Обычно я засыпаю через сорок секунд после того, как закрою глаза. Иногда, когда стресс особенно дает себя знать, мне требуется от трех до четырех минут. А сейчас уже минула полночь, а я по-прежнему вертелась на своем колючем влажноватом матраце, который ребята притащили с чердака соседнего дома. Внезапно все начало раздражать меня. И апельсиновая клякса с двумя брызгами индиго. И лампочка Миленки, свисающая над ее загорелым лицом. И горестные вздохи Марии. Тени деревьев на стене и унылый шум ветра за окном. И вдобавок этот чертов пол. Чего он так скрипит?

— Какого черта этот пол так скрипит? — раздалось из-под одеяла. Миленка.

— И еще этот хальный [10] Хальный — южный ветер, дующий в Польских Татрах со стороны Словакии, с полонины Хальни. , напоминающий обо всех нерешенных проблемах, — вступила Виктория. — Теперь я понимаю, почему, когда он дует, гурали пьют водку бочками. Я и сама сейчас напилась бы, хотя нахожусь в ста километрах от центра метели.