Ганс-Йозеф Ортайль - Ночные тайны

Черт, уже пора идти! Не может же он и дальше стоять на берегу Рейна, как будто не он сам все это затеял. «Наслаждалась покоем, к которому стремилась моя душа…» Эта ария нравилась ему больше всего. Он слушал ее много раз, даже однажды ночью прослушал весь диск. К счастью, у Кожены было не сопрано, как у Марии Каллас. Сопрано он не выносил. Голос Магдалены звучал приятно и мягко, словно она пела для своих хороших друзей, когда можно даже иногда взять не ту ноту. В нем чувствовалась теплота, кроме того, певица четко произносила слова. Это ему тоже нравилось. Хойкен любил понимать, о чем поют, а не вслушиваться в пение. Так о чем же он беспокоится? Он подготовлен, он выполнил домашнее задание, а сейчас нужно идти в зал. Эти два часа он выдержит с честью.

Хойкен узнал Яну сразу, как только вошел в фойе. До начала концерта оставалось около двадцати минут. Всюду прохаживались немолодые пары, по их многозначительным взглядам можно было заключить, что они собрались прикоснуться к возвышенному. Яна стояла среди этих людей совершенно спокойно. Она не озиралась, а перелистывала программку, словно пришла сюда одна. Однако выглядела она при этом так, что все присутствующие, тайно бросавшие на нее заинтересованные взгляды, понимали, что эта высокая красивая девушка в темно-синем платье на тонких бретельках не могла прийти сюда одна. Костюм Хойкена был только чуть-чуть светлее ее платья. Когда Георг направился к ней, все выглядело так, будто они заранее договорились, что оденут на концерт. Он с удовольствием сбежал бы сейчас отсюда в свой номер, чтобы переодеться во что-нибудь другое, так неприятно было ему все происходящее. Хойкен сглотнул и замедлил шаг. Там стояла не его секретарша, а молодая женщина, которая ждет своего любовника.

Георг шел к ней, и Яна вдруг посмотрела прямо на него и сразу узнала, как будто почувствовала его приближение. Однако она не двинулась с места — так и осталась стоять, ожидая, пока Хойкен подойдет, и от ее улыбки ему стало еще тревожнее. Он протянул ей руку. «Меня зовут Хойкен» , — пронеслось у него в голове, потому что ему показалось, что он на вечеринке и должен представиться.

— Добрый вечер, — услышал он голос девушки. Она сказала это совершенно непринужденно, без тени смущения и, протянув программку, принялась что-то объяснять.

Он плохо слушал, потому что был слишком занят ее внешностью. На ней было платье без рукавов, которое облегало ее фигуру, оставляя спину открытой. Когда она направилась в концертный зал, Хойкен шел сзади, ослепленный этим зрелищем. В то же время все выглядело так, словно она не собиралась произвести своим нарядом впечатление. Это платье было не очень нарядным, нет, overdressed , как сказал бы Петер Файль.

Сейчас он должен был справиться со своим возбуждением и вести себя как можно естественнее. Наверное, было бы неплохо выпить бокал шампанского. Тогда они не стояли бы такие растерянные, обсуждая тему музыки в стиле барокко. Хойкен незаметно огляделся. Возле маленькой стойки с напитками не было ни одного человека. «Типично для немцев, — подумал Георг. — Все ждут антракта, чтобы выпить, потому что так принято, пьют в антракте и ни в коем случае не перед концертом». Следует ли ему и дальше обращаться к ней на «вы» или отважиться перейти на «ты»?

— Давайте перед началом что-нибудь выпьем, — сказал Хойкен, и его голос показался ему просто ужасным. Он взял девушку за локоть и повел к маленькому прилавку, у которого стояла усердно поработавшая над своей внешностью девица. Без конца повторяя свое «пожалуйста» , она дрожащей рукой наполнила шампанским маленькие бокалы. Делая заказ, Георг посмотрел в большое зеркало, перед которым пожилые дамы поправляли свои шали. Они смотрелись как пара. Пара давно знакомых людей, которые уже не в первый раз пришли сюда вечером послушать музыку. И что же они могут при этом говорить друг другу? Они чокнулись. Хойкен говорил о том, что много раз слушал весь диск, однако не просто сообщил Яне об этом, а рассказывал, как школьник рассказывает выученный урок.

— «Наслаждалась покоем…» — сказал он, улыбаясь. — Когда слушаешь это, снова веришь в людей.

Яна засмеялась. Очевидно, она находила его неловкие фразы смешными. Он продолжал в том же духе. Ему не нужно было утверждать, как ей, что музыка в стиле барокко значит для него все. Вдруг Яна сказала: «Пойдем?» — и он сразу прекратил свою болтовню. Толпа направилась в зал, и они пошли туда же. В руках у девушки были билеты. Вопреки общепринятым правилам, билеты были у нее .

Они вошли в зал филармонии, и Хойкен вдруг успокоился. Все получалось просто, гораздо проще, чем он мог бы подумать. Яна была раскованной, кроме того, она была так рада предстоящему концерту, что эта радость передалась и ему. Медленно спускаешься по узким ступенькам вниз между рядами кресел, которые круто поднимаются к сцене, и попадаешь в священную зону партера. Высоко над головой, словно воздушные конструкции в цирке, раскинулись перекладины похожей на палатку крыши. Когда они заняли свои места, Хойкен посмотрел вверх. Он увидел пронзительную синеву, как будто филармония наполовину погрузилась в темноту, в то время как сиденья оставались сдержанного приятно-красного цвета. Весь концертный зал лежал под землей. Теперь он чувствовал ауру этого необычного места. Звуки внешнего мира сюда не проникали. Казалось, что они в просторной элегантной капсуле нырнули в другой, абсолютно беззвучный мир. Какое это, в сущности, фантастическое состояние — погружение в музыку! Никаких отклонений от курса, никаких окон, люки задраены, вся публика молча распределилась по местам, проходы свободны. Барокко-концерт — это не место встречи, как он думал раньше, пожилых пар, которые слушали каждую кантату Иоганна Себастьяна Баха по меньшей мере дважды. «Наслаждалась покоем…» Сегодняшний концерт начинается с его любимой арии. Хойкен наклонился к Яне, чтобы заглянуть в программку, и их плечи соприкоснулись. Боже мой! Такое ощущение он испытывал только в молодости, когда каждое прикосновение к девушке буквально сводило с ума. Тогда жажда телесной близости была сильнее всех других чувств. Измученной неудовлетворенным желанием коже хватало одного прикосновения. А потом — поцелуй. Первый поцелуй! И ты даже не подозревал, какими чувствительными могут быть губы.

Но сейчас — все! Он должен сосредоточиться. В этот момент он подумал о том, что мужчины редко рассказывают о своих первых эротических ощущениях. Чаще они расспрашивают об этом женщин, как будто их опыт богаче. Ранняя эротика. Он бы с удовольствием прочитал что-нибудь об этом. Но сейчас — все. Музыканты вышли на сцену, и публика разразилась вежливыми аплодисментами, словно желая еще раз напомнить о своем присутствии.