Ануш Варданян - Не ссорьтесь, девочки!

— Дурной это знак… Венера… Венера… Венера в семнадцатом Доме Луны. Опасность от женщины-скорпиона, — прошептал Боря.

Соня пожала плечами и мысленно вычеркнула Борюсика из списка любовников — трусоват для нее. Она садится на край гигантской кровати с противоположной стороны и рассматривает кривизну стен, прикладывает ладонь к серой цементной поверхности, которая вот-вот должна украситься пресловутыми розочками и завитушками.

— Шесть мешков гипса, — прикидывает Соня.

Схватив обкусанный карандаш, она производит таинственные вычисления на оборотной стороне договора.

— Маловато…

— А позавчера игуана умерла, — неожиданно произносит Боря.

Соня в недоумении оборачивается:

— Кто? Гипс еще надо докупить. Боря, ты меня слышишь?

— Девочка моя, игуана, — полным нежности голосом говорит Борюсик.

Соня фыркает. Ей нельзя давать пищу для злой шутки, так как это вторая, настоящая страсть ее жизни — после хорошего секса, конечно. Но Боря невольно дал повод, и она не смогла сдержаться:

— Это ты жену так ласково кличешь?

— Злая ты, все вы, скорпионы, такие.

— Та-а-к… не до гипса нам. О, вдовы, все вы таковы…

— Настоящая игуана. Брателло из Бразилии привез. Жила у меня два года, Гуней звали. А домработница ее ненавидела. Воды ей не давала и кормила сельдереем.

Соня похлопывает Борюсика по пухлому животу.

— Лучше бы она тебя кормила сельдереем.

Но Боря, не оценив иронии, сбрасывает Сонину мозолистую ладонь.

— А ей, оказывается, нужны были живые…

— Что, люди?!! — кричит Соня с наигранным ужасом.

— Дура ты. Мыши, как минимум. И очень много воды. В общем, позавчера она засохла. Маленькая такая стала…

Соня наконец искренне заинтересовалась судьбой игуаны:

— Прямо так сразу?

— Вмиг. Представляешь?

— Нет, правда?

— Мамой клянусь.

— Сдай таксидермисту, — советует Соня.

Боря уже предчувствует каверзу и потому заранее напрягается:

— Кому?

— На чучело, — спокойно объясняет Соня.

— Тебя на чучело! Она мой единственный друг была. У нас с ней по зодиаку полный альянс. Смотрела на меня и не мигала, а то как прыгнет!..

Боря, вздохнув тяжко, скорбно замолкает. Кажется, что он вот-вот заплачет, а Соня глядит на него и не может поверить, что это он всерьез — безутешно скорбит по какой-то там ящерице. Сама она никогда особенно не любила животных. Времени не хватало умиляться дочкиным попугайчикам, хомякам и кошкам. Тем более что животные чередовались в затейливой последовательности: убегали, улетали, простужались, и даже, бывало, съедали друг друга. И в итоге тоже умирали. Лерка, как и мать, относилась к этому круговороту живности в природе мудро — поплачет и забудет.

Возможно, поэтому Борюсиковы стенания над безвременно почившей игуаной несколько смутили Соню. Может, она совсем огрубела, одичала от безумной своей, петляющей жизни? Взглянув на часы мобильного телефона, она охает и начинает торопливо одеваться.

— Игуана моя, — стонет Боря. — Гунечка.

— Да ты рептилиофил.

— Кто?

— Дед Пихто, — вздыхает Соня. — Проблем у тебя нет, Боря. Заведи себе козу.

— Сама ты коза. Не к добру все это. Плохие знаки… Похоронить ее, что ли…

— Конечно, поближе к знаменитостям, — язвит Соня.

Боря грубо берет ее за плечо, разворачивает к себе.

— Прекрати с этим шутить, поняла? Циничная ты, поняла? Прораб!

— А кто же я? Конечно, прораб, — она льнет к нему с наигранной страстью. — Я твой прораб.

— Хватит! Меня жена ждет у медцентра «Янус». Сиськи ей надувать будем.

Он резко встает. На табуретке сложена одежда — все, включая носки, от Версаче. Почему, думает Соня в который раз, мужчина, даже доморощенный гринписовец Боря, опережает меня в сборах? Ведь хотела уйти первой.

Нонна боялась жизни. Она боялась случайно влюбиться, боялась растолстеть, боялась недоброго глаза, ботулизма, варикозного расширения вен. Она боялась одичавших собак на пустырях, суровых старух в церкви, частых скандалов с эксцентричной мамой и быстротечных детских простуд сына Миши. Она боялась безработицы и питерской длинной зимы, безвкусицы и плотоядных северных комаров. Каждый страх в отдельности, или, не дай бог, все вместе, могли бы стать препятствием к главной встрече ее жизни — с бывшим мужем Федором Зейфманом. А в том, что эта встреча состоится, Нонна не сомневалась, как не сомневалась и в том, что он снова, как когда-то, влюбится в нее, станет целовать в попу и посвящать глупые стишки: «Ты — попа дивной красоты!» Она так боялась всего, что может нарушить уклад жизни, который сложился при нем, что с радостью бы провела время до этой неминуемой и эпохальной встречи в каком-нибудь темном ящике, а в назначенный час выпрыгнула бы из этого короба — оп-ля! — вот она я, нисколько не постаревшая, красивая и верная. Нонну немного смущало, что от этого проекта за версту несло сюжетом из «Спящей красавицы», которая, как известно, дремала в своей хрустальной барокамере лет сто. Но она всегда предполагала в себе большой потенциал. Сто так сто. А у нее прошло всего четыре года. Не так уж много, если ориентироваться на литературные образцы. Но больше всего Нонна боялась саму себя, как наименее понятный и изученный объект реальности. Но здесь выхода не было — чтобы достаточно близко познакомиться с самой собой, нужно было протопать целую жизнь.

— Надо работать со своими страхами, — повторяла она услышанную от своего психоаналитика фразу.

Правда, он сказал: «Нужно работать со своими желаниями», но слово «желание» пугало Нонну, и она талантливо подменила понятия. Она кормила стаю бродячих собак, дремлющих на теплых люках между домом и кладбищем, закаляла Мишку, после чего он обязательно простужался, приходила в церковь в брюках и с непокрытой головой, парировала колкости матушки, которая считала ее беспомощной и неудачливой.

Сейчас Нонна — главный редактор журнала «Для настоящих мужчин» — деловито перебирала увесистую пачку фотографий полуобнаженных девиц в зазывных и неестественных позах. При этом главный редактор невольно выгибала спину, запрокидывала голову и пыталась обнажить в улыбке-оскале верхние зубы, так, как это делали девушки с фотографий. Нет, не получается.

— Глупость какая, — пробурчала она.

Нонна поджала губы, чтобы не проявить своего искреннего восхищения фотомоделями. Закралась недобрая мысль — вот если бы она умела так, может быть, Федор и не ушел бы от нее. Но червь сомнения был решительно затоптан кованым сапогом убежденности — нет, каракатица, с которой Федя укатил в Штаты, тоже не сможет так выгнуть спину. Сто процентов, не сумеет. Нонна видела ее собственными глазами. У таких бойких девиц арсенал эротических хитростей небольшой, хоть и, надо признать, эффективный. Но это только на первой стадии отношений. Практика доказывает, что их сексуальный диапазон — октава, не больше. А для любви нужна вся клавиатура. Нонна решила подумать, отчего она мнит, что сама уверенно владеет всеми сложными партитурами любовных игр, и не слишком ли затянулась «первая стадия отношений» у Феди и его коварной мымры, но не захотела расстраиваться.