Ануш Варданян - Не ссорьтесь, девочки!

— Где это ваше отделение? — спросила Юля.

— За парком, — ответил усач.

В отделении милиции Юле были не рады. И Паше Культе не обрадовались. Пожилой капитан в «бухгалтерских» нарукавничках хмуро смотрел из-под очков.

— Здравствуйте. У вас задержанная Тереза Обломова?

— А вы кто? — спросил капитан.

— Мать!

— Вы — мать?

— Я имела в виду мать-перемать. Хотела выругаться, понимаете?

Капитан развеселился и открыл амбарную книгу.

— Посмотрим. Узнаем. Ответим.

— Помогите! — взмолилась Юля.

Капитан, листая страницы, заверил:

— Поможем. Запоминающаяся фамилия. Вроде из русской классики?

Паша отчаянно закивал.

— Вроде не было такой.

— Как нет? — Юля похолодела.

— Хотя подождите, Тереза одна есть, с вьетнамской какой-то фамилией.

— С вьетнамской?! А почему с вьетнамской?! И как вы вьетнамскую от китайской отличаете? Или от корейской?

— А, вот, нашел! Напалмова!

— Это не она.

— У нас Терез больше в обезьяннике нет. А она так назвалась. — Капитан читает, водя пальцем по строке: — «Записано со слов задержанной». Как она артикулировала, так мы и зарегистрировали.

— Где он, ваш обезьянник?

— А вам зачем?

— Как зачем? Великую певицу земли русской хочу забрать.

— Не положено. Протокол, штраф. Знаете, в каком состоянии она к нам доставлена?

— Не иначе как сильного алкогольного опьянения?

Капитан молчал, с любопытством ожидая развязки.

— Что, денег хотите? — догадалась Юля.

— Точно, — признался дежурный.

— Сколько?

— Сто! — недолго думая, сказал он.

— Пусть она у вас еще посидит.

Юля повернулась, чтобы уйти. Главное, чтобы Паша ничего не испортил. Но тот пребывал в шоке и молчал.

— Пятьдесят, — полетело Юльке в спину.

— Да сколько угодно. У меня все равно нету.

— Сорок.

Юля навалилась на стойку:

— Нету!

Дежурный задумался:

— Певица?

— Певица, будь она неладна.

— Тогда концерт для персонала.

— Какой концерт? Мы что, фронтовая бригада?

— Не выпущу, — без всякой угрозы сказал капитан.

— Выпустите, на фиг она вам сдалась, такой подарочек?

— Пусть поет, раз певица. — И это был вердикт.

Юля повернулась к Паше, надеясь найти у него хоть какую-нибудь поддержку. Но тот вытянул руки вдоль туловища и теперь был похож на провинившегося подростка.

— Да, блин, пусть поет, если сможет! — крикнула Юля.

— Вот это дело. Сейчас приведу.

Капитан скрылся за дверью и через несколько минут вернулся с Терезой. Та едва передвигала ноги в тяжелых армейских ботинках без шнурков.

Тереза жалобно скулила:

— Меня не хотят слушать зрители! Зритель ренегат и предатель. Публика жует колбасу и скобарский салат оливье! Я никому не нужна!

— Нужна, нужна, еще как нужна! — заверила ее Юля. — Вот видишь, твои поклонники собрались. Отпускать не хотят, так любят. Спой, светик, не стыдись.

Тереза встрепенулась и оглядела коридор. Милиционеры, уборщица, еще пара теток, по виду, работницы столовой, мрачно и негромко здороваются и садятся на лавки вдоль стены.

— Я без гитары петь не буду! — крикнула Тереза.

Юля пнула ее коленкой под зад, чтобы никто не видел:

— А симфонический оркестр не подойдет? А ну, давайте-ка а капелла, звезда вы наша!

Тереза зажмурилась и отвернулась к стене. Юльке показалось, что прошел год, прежде чем раздался голос Обломовой. Но когда он полился — сильный и чистый — зажмурилась Юля. Без хрипоты. Без украшательств. Голос летел над русской степью, молил о помощи, обещал вернуться. Голос Терезы добирался до милиционеров и уборщиц, до поварих и до безликих фотографий разыскиваемых преступников. Это не была песня из репертуара группы «Фюзеляж», это была старинная народная песня. Где и когда Тереза Обломова научилась этому, Юля не знала, как и не знала, сколько еще таких песен та могла бы спеть.

В ночном парке, растянувшись на садовой скамейке, спала утомленная этуаль русского рока Тереза Обломова, уложив голову на колени администратора Паши. Будить ее не стали. Тихо говорили над ней:

— Да, сходили за хлебушком…

Паша гладил Терезин ежик. Юля смотрела на них с завистью. Она даже готова была сбрить волосы, чтобы кто-нибудь так же гладил ее по голове. Стало зябко. Юля встала, поставив ногу на краешек скамейки.

— Слушай, у нее что, боязнь сцены?

Паша вздрогнул, как от удара.

— Кто тебе сказал?!

— Я же не слепая.

— Она никому никогда не говорила об этом. Скрывает. Вот почему перед концертом и напивается. Боится очень.

— Конечно, тяжело чем-то заниматься, когда вся природа против, один только ты за.

Паша протестующе шепчет — если мог, кричал бы в голос:

— У нее голос! Нас запустили в ротацию!

— Да и ради бога! Но голос — это дар, а не профессия. А через пару лет у тебя на руках окажется алкоголичка с полностью разрушенной психикой.

— Ты иди, а я с ней побуду. Проснется — довезу до гостиницы.

Но Юля снова садится рядом.

— Ну хорошо. Положим, концерт отменили без последствий. В гостинице мы переночуем, Марина денег не возьмет.

— Почему?

Юля усмехнулась:

— У меня есть волшебная палочка, мама называется. Многие ей обязаны. А я так, на прицепе… Как всегда… Но на чем мы обратно поедем?

— На электричке.

— И на какие шиши? У меня лично ни копейки не осталось.

— Может, у этой Марины и попросим?

— Нет. Вот это уж нет. Я мамочке обещала, что дочь Лары Артемьевой в долг брать не будет, чтобы никто не заподозрил мамочку в финансовом кризисе.

— Нормально. Мы теперь из-за твоей честности должны до Питера пешком топать? Мы-то ладно. А Терезка как же?

— Как ты о ней печешься.

— Не твое дело.

— Ну почему же не мое? Я ведь тоже не хочу пешком идти. Мы можем заработать.

— Я на панель не пойду, — заявил Паша.

— Остряк! Учти, здесь основной контингент — горячие финские парни.

— Злая ты, Юля.

— А кто меня в это втянул?

— Да ладно тебе. Ничего особенного. Просто ты Терезу плохо знаешь. С ней каждый раз так. Рок-музыка, понимаешь ли.

— А ты что за ней таскаешься? Администратор ты плохой…

— Я ее верный друг. У нее гастрит, ей вовремя есть надо. Ей пить нельзя.

— То-то она и не пьет.

Увидев Пашины жалобные глаза, Юлька осеклась. Действительно, что она знает об этих людях. Поехала за приключениями. И вот они. Нонна права, молиться надо конкретно, а не вообще.

— Ладно, извини.

Паша кивает.

— Мы с первого класса знакомы, с Астрахани еще. Я из-за нее институт бросил педагогический, в Питер приехал. А мне в Питере холодно и темно все время, чувствую себя как крот в потемках.

Юля встала со скамейки и пошла прочь. Неожиданно обернулась и сказала:

— Она просто не то поет.

Если бы день назад Юле Артемьевой сказали, что она будет петь на улице ради того, чтобы заработать сто восемьдесят четыре рубля шестьдесят копеек, она бы усомнилась в здравости рассудка рассказчика. Она даже не рассмеялась бы, поскольку это не смешно. Она просто не поверила бы. А если бы ей сказали, что петь она будет дуэтом с человеком по фамилии Культя, то она подумала бы, что надо брать у Нонки адрес ее Морфеича и пройти курс психоанализа. Но сейчас все было именно так. Она с Пашей стояла недалеко от нищих, которые бойко просили милостыню по-фински. О репертуаре договорились заранее. И если происхождение, воспитание, образование и даже вероисповедание у них были разные, — Паша был из староверов, то детство было одно — золотое и советское. Поэтому и напевали песни из старых мультфильмов, под неловкий аккомпанемент Юлиной гитары. Вернее, гитара была Обломовская, а Юля бренькала, как умела.