Пол Райзин - Водка + мартини

— Было уже поздно, и я…

— Ты был в жопу пьяный, вот что я тебе скажу, дружок. И ты все впаривал мне про какого-то «мокрожопого» и про то, как будешь смеяться, когда он полетит вверх тормашками из-за этой дутой фальшивки.

— Дутой фальшивки?

— Ну да, фальшивки. Вспомни фальшивого грека.

— Вряд ли я мог сказать «вверх тормашками». Скажи, что я не говорил «вверх тормашками».

— Ну, может, это я сам придумал. Но ты назвал его «мокрожопым», уж это совершенно точно. Уж здесь ты настаивал, ты и слушать ничего не хотел. Ну да, я хорошо помню, ты орал во все горло, что, мол, всех мокрожопых надо мочить в сортире. Был разговор про то, что этих самых мокрожопых надо накачать наркотой и скормить свиньям. Или акулам. Ты предлагал также зацементировать мокрожопых в пролет какой-нибудь строящейся автострады. Или, может, развязки окружного шоссе. Сэр Жопа, должно быть, очень постарался, раз ты на него так зол, Майкл. — Он закидывает голову и вливает оставшееся пиво себе в глотку так, будто поливает какой-нибудь цветок.

Что самое интересное, я почти ничего не помню из этого телефонного разговора, точнее, совсем ничего, кроме того, что он был. А уж тем более таких живописных и ярких подробностей.

— Да это просто мешок с дерьмом, Дэйв, каких поискать, и вот я подумал, что мой общественный долг, если есть возможность, указать ему его место.

— Ой, как интересно, — говорит он, привлекая к себе внимание человека за стойкой бара, безошибочно уловив момент, когда можно многозначительно помахать купюрой. — А еще ты рассказал, что он однажды увел твою птичку и ты никогда в жизни ему этого не простишь. Кружку пива, шеф, и водку с тоником. Нет, я заплачу, Майкл. Теперь я буду считать тебя своим человеком на студии.

— Значит, он не полетел вверх тормашками? Совсем-совсем?

Бар уже наполовину пустой, клерки уже давно мчатся в поездах по домам, а мы все сидим на высоких одноногих табуретках у стойки бара, оборудованных специальными ручками безопасности — это чтоб ты не свалился, когда нагрузишься, удобная штука, специально для пьяниц. На коротеньких ножках Дэйва, которые не достают до перекладины и болтаются в воздухе, стильные черные джинсы и ковбойские сапожки. Стойка перед нами уже уставлена пустыми стаканами. Он дает мне еще одну сигарету «Би энд Эйч», я щелкаю «Ронсоном», что подарила мне Хилари. Эх, Стива бы еще сюда, мы бы снова сидели втроем, как в Северном Уэльсе.

— Нет, они нашли другого козла отпущения. Несколько дней, правда, ему пришлось подергаться, но теперь, как я уже сказал, он пошел на повышение.

Нужно отдать ему должное, Дэйв Кливер говорит очень даже убедительно. Да ты что, да, конечно, да ни одна живая душа в жизни не узнает, откуда пошел скандал с этим долбаным «Священным чревоугодием» — за кого, мол, ты меня принимаешь? — и в газете тоже никто не знает, кто слил ему информацию, и будь спокоен, Майкл, даже с жуткого похмела буду лечиться пивком — в жизни никому не вякну. Могила, шеф.

Странное дело, несмотря на всю его крысиную хитрость и профессиональную двуличность, я верю ему. И я также верю, что он испытывает такое же, как и я, чувство верности братству, рожденному в годы совместной работы в богом забытом уэльском городишке. В самом деле, когда наш разговор перекинулся на эту дуру Электру Фукс, он рассказал мне совершенно потрясающую историю о том, что́ она учудила на днях в туалете одного из центральных лондонских отелей во время церемонии вручения наград за промышленные достижения. А потом свеженькую сплетню про то, кто скорей всего будет новым ведущим программы «Кто хочет стать миллионером?». Ах да, еще одну очень смешную — виноват, трагическую — байку: одна телезвезда теперь так растолстела, что боится выйти из дома, опасаясь, что ее сфотографируют.

Дэйв залпом выпивает треть своей кружки. Как только в него влезает? Может, он совсем ничего не ест.

— Так, значит, нашего мокрожопого поставили руководить чем-то там, не важно чем.

— Он теперь исполнительный продюсер развлекательных программ. Отвечает за все кулинарные, садово-огородные передачи и программы типа «Умелые руки».

— Он всегда держится на плаву, верно? — философски заявляет Кливер. — Знаешь, дерьмо ведь никогда не тонет.

Может, я уже пьян, а может, слишком утешился, уверившись, что Кливер оказался таким надежным парнем, гораздо надежней, чем я предполагал, — но эта мысль поразила меня своей глубиной.

— Я скажу тебе, кто у вас там такое же дерьмо, — продолжает он. — Электра, мать ее, Фукс. Тупая и бездарная корова.

— Ты знаешь, Дэйв, пять лет назад она была у меня на побегушках!

Он печально качает головой.

— Несправедливо устроен мир, согласись. Настоящий талант остается не у дел. — Еще одна треть кружки проследовала за предыдущей порцией. — Анжелика Даблдей, — говорит он, снова вскакивая на своего конька, — еще та штучка. Со своей вечной сладенькой улыбочкой заигрывает с камерой, когда всем известно, куда она смотрит.

— Что ты имеешь в виду?

— О боже, только не говори, что ничего не знаешь. Увесистая сумочка, практичная обувь. Да она предпочитает девочек, Майкл.

— A-а, уж это я давно знаю. Это просто… это неинтересно.

— Ну да, согласен, это не так уж интересно само по себе, но претензия — вот в чем лицемерие и ханжество. Чего она строит из себя этакую пикантную куколку, когда всякая собака знает, что она трахает эту сучку.

— Дайну, ассистентку видеорежиссера? Да нет, они просто обедают вместе. Дайна ведь — клушка, вот и все. В каждой телекомпании есть такая Дайна. Даже если ты придешь к ней плакать в жилетку, она будет над тобой кудахтать.

Не помню, когда в последний раз я слышал, чтобы кто-нибудь употреблял слово «куколка» в прямом смысле. Но ироничность, похоже, изменила Дэйву Кливеру. Если, конечно, он не постироничен . Да он не знает, как это делается. Он залпом выпивает оставшееся в кружке пиво.

— Больше не лезет, шеф. Поистине бессмертные слова великого Леса Паттерсона: я наполнен, как чулок на ноге толстушки. Что, уже ночь на дворе? И послушай, Майкл, — говорит он, начиная свой спуск со стула на пол, — не бери ты в голову насчет этого твоего «Чревоугодия». Тебя это никаким боком не заденет. Честное скаутское. Диб-диб-диб и такие-сякие малаки-пуки.

Только когда он уходит, я вспоминаю, что так и не спросил, знаком ли он с Оливией.

Сидя в такси, я ломаю голову, что сказать Хилари о том, где был вчера. Когда я добираюсь до ее дома, она еще не легла спать. Но вместо ожидаемого допроса с пристрастием — «Вот уж чего я совсем не понимаю, дорогой, так это как Стив ухитрился с тобой связаться, когда твой мобильник был отключен» — никакого интереса, даже и не заикается. Очень странно. Вместо этого она спрашивает, не хочу ли я есть; сейчас-сейчас, она чего-нибудь по-быстрому придумает, и долбать меня в хвост и в гриву, если она не поджарит мне сейчас приличный кусок говядины с кровью и не подаст его с нарезанным кружочками сырым красным луком и солидной порцией жареной картошки, наспех приготовленной в микроволновке, да еще с английской горчицей и кетчупом на краешке тарелки. Короче, идеальное блюдо для всякого лондонца, отравленного алкоголем, когда он надеялся, самое большее, на какого-нибудь жалкого жареного цыпленка по-кентуккски.