Кэти Летт - Бешеные коровы

Эдвина, склонив голову, снисходительно улыбалась.

— Я не настолько проста, как это могло тебе показаться. Я прошла курс «Делового психоанализа», — произнесла она таким тоном, будто эти слова были одновременно талисманом и оберегающим заклятьем. — По-моему, ты должна признать свой гнев. Иначе как ты сможешь осознать его перенесение и неприятие? Я веду семинары по возрождению.

— Главное, чтобы я смогла возродить себя в качестве Богини Любви для миллионеров и избежать растяжек на коже.

— Я еще могу провести основной курс терапии, — доверительно продолжила она, ничуть не смутившись.

— Замечательно. Это как раз то, что надо, — заметила Мэдди, удерживая голое тельце Джека на сгибе руки и одновременно набирая в раковину теплую воду. «Сидя в тюрьме утешься воспоминаниями о своем несчастливом детстве…» — Ээ… По-моему, ничего не выйдет. Кроме того, у меня было неприлично счастливое детство. Песчаные пляжи, голубое небо и ничего опаснее несвежих креветок в радиусе нескольких километров.

Двина с радостью ухватилась за тему:

— Это синдром подавленной памяти, дорогуша. Мы, психоаналитики, знаем, что чем сильнее пациент отрицает факт насилия, которое он пережил в детстве, тем тщательнее мы должны искать его признаки.

Мэдди слушала лишь вполуха.

— Да-да. — Когда раковина наполнилась, она одной рукой завернула вентили на кране и, пробуя температуру воды локтем, выплеснула на пол большую порцию воды. Она добавила в раковину немного детского мыла, которым ее снабдили в тюрьме, и стала медленно опускать Джека в воду. Он лихо выскользнул из ее рук и погрузился под воду. — Черт!

— Посмотри сама на факты, Мэдлин. Отсутствие карьерного роста, низкая самооценка, — психолог-самоучка отмечала недостатки Мэдди, загибая продезинфицированные пальцы, — тюремное заключение, рождение и воспитание ребенка без отца — разве такая жизнь свидетельствует о счастливом детстве?

Всякий раз, когда Мэдди пыталась ухватить мокрое тело Джека, он выскальзывал из ее дрожащих рук. Она макала его в раковину, как чайный пакетик в чашку. Двина оттолкнула Мэдди и с показательным проворством изъяла Джека из раковины и укутала в полотенце. Мэдди ужаснулась от собственной неумелости и почувствовала, как к горлу подкатывает комок.

— Я знаю, что ты чувствуешь, Мэдлин, правда. Ты не преступница, дорогуша. Ты была вынуждена пойти на это ради него . — Ловкими пальцами она ополоснула маленькую головку Джека, промокнула полотенцем его пушистые волосы, присыпала пудрой и положила на кровать. — Ты — жертва обстоятельств. Я лишь хочу, чтобы ты поняла, что в твоих силах изменить эти обстоятельства. Существует огромное множество любящих семейных пар, которые с радостью создадут этому славному малютке все для полноценной, нормальной жизни. — Мэдди вдруг ощутила, как внутри у нее все сжалось от холодного липкого страха. — Такой поступок пробудит сочувствие к тебе у любого судьи. А потом ты сможешь начать жизнь с нового листа, ничем не обремененная. По-моему, ты тоже это чувствуешь и думаешь об этом, только не смеешь высказать вслух.

Мэдди коршуном кинулась на своего ребенка и прижала к себе.

— Ты обо мне ничего не знаешь!

— Я прохожу обучение на психотерапевта. Все знать — моя профессия.

— А кто твой учитель? Доктор Сюс ? Я не отдам своего ребенка.

— Дело в том, Мэдлин, что если тебя осудят на срок больше восемнадцати месяцев…

— Восемнадцать месяцев?

— О да. В эти дни с милосердием совсем туго. Я не знаю другого правительства, которое с таким энтузиазмом подходило бы к осуществлению наказания. — С ее пояса свесилась цепочка с большим ключом и свистком. Она быстро заправила ее в кожаную дамскую сумочку на своем бедре. — Было бы очень жестоко держать ребенка рядом с собой сейчас только затем, чтобы позже передать его приемным родителям. Просто представь себе: он выйдет в новый, пугающий его мир, боясь шума машин, лая собак! Почему тебе уже сейчас не отдать его счастливой любящей семье? Я могу все организовать… Или ты предпочтешь поручить его заботе государства? — Двина выудила из сумочки пудреницу и стала исследовать свое отражение. — Судя по тому, что говорит сержант Слайн, у тебя нет ни постоянного адреса, ни денег, ни поддержки отца или близких. Ему будет очень легко представить тебя матерью, не способной заботиться о своем ребенке.

Эти слова обдали Мэдди леденящим холодом.

Нахмурившись на свое отражение, Двина выщипнула нахальный волос, который посмел появиться на ее подбородке.

— Ты же видела отделение «Мать и дитя»? Да они все здесь сами дети. Теперь их дети окажутся на государственном воспитании, повторяя цикл.

Это было правдой. Мэдди сама могла определить, кто из женщин вырос в детском доме. Они быстро ели, защищая свои тарелки, видимо научившись этому с раннего детства. Мэдди почувствовала, как дождь просачивается в ее вены.

— Пожалуйста, уйдите.

Оскорбленная Эдвина Хелпс захлопнула свою пудреницу.

— Почему? — спросила она с сарказмом. — Ты занята?

Мэдди решила не давать этому специалисту по промывке мозгов дополнительной зацепки.

— Просто выйдите и забудьте мой адрес.

После ухода Двины Мэдди покормила Джека, помогла ему отрыгнуть и только потом уложила в крашеную кроватку около своей койки. Рядом с ним она пристроила единственную игрушку, которую сумела здесь найти, — безногую пластмассовую Покахонтас. Кто-то вставил сигарету в отверстие для ноги, расплавив пластик и образовав огромную шишку. Джек схватил маленькой ручкой куклу за голову. Замечательно. Когда он вырастет, у него будут все шансы стать извращенцем. Станет любителем женщин с ампутированными конечностями. Она должна вытащить его отсюда любой ценой.

Зловещую тишину то и дело прерывал кашель, воркование совокупляющихся голубей, азбука Морзе, доносящееся из труб бульканье воды, визг, крысиная возня, хлопанье дверей и сдавленные рыдания. По всей тюрьме женщины разговаривали друг с другом, высунувшись из окон, и в воздухе разносился нестройный хор голосов, выкрикивающих: «Я проломлю твою тупую башку!» и «Я люблю тебя, твою мать!»

Охранник посветил фонарем через отверстие в двери, на мгновение выхватив светлым пятном унылую надпись граффити на стене: «Сегодня здесь, и завтра тут же». Во всем мире существовал только один человек, который мог бы ее спасти.

Мэдди понимала, что находится на грани эмоционального срыва. Она не знала о том, что скоро ее жизнь понесется вперед огромными скачками.

— Я думаю, с моей стороны будет не слишком любезно спрашивать, что у тебя нового?