Перри О'Шонесси - Хранитель ключей

Остатки напитка перекочевали из бутылки в ее бокал. Она выпила все без остатка. Хотя Эсме еще туговато соображала, она была уверена, что ее водительские рефлексы были в норме. Конечно, ее переполняли эмоции. Она взяла ключи, закрыла входную дверь, открыла дверцу машины и забралась внутрь.

Она вставила ключ, но мотор не завелся.

Но она не верила в Господне вмешательство. Она не верила в судьбу. С четвертой попытки ей все-таки удалось завести мотор. На ее взгляд, она вела немного нетвердо, но достаточно уверенно, чтобы не вилять по проезжей части. Осторожно! Она широко открыла глаза и положила обе руки на руль. Эсме не переставала напоминать себе, что направляется в Топанга Кенион.

Она выехала из Уиттье через лабиринт нумерованных дорог.

Это часто напоминало ей о тех лабиринтах, которые люди обозначали камнями и которые вели от центра к какой-то далекой цели. Люди утверждали, что прогулка пешком полезна для духа и поучительна. Она со смешанными чувствами пыталась бродить по этим лабиринтам. Они раздражали и сердили ее. Если надо было делать выбор, то она обязательно выбирала ложный путь.

Как тогда, когда выбрала Генри, который оказался таким подлецом.

Теперь она следовала по знакомому пути и, когда попадала в пробку, слушала радио-шоу.

— Я ненавижу моего отца! — сказал дрожащий голос дозвонившегося в студию.

— Давайте выясним почему, — предложил спокойный голос ведущего.

Вероятно, ведущий в этом совершенно ничего не понимал. Скорее всего, у него есть три бывших жены и семеро детей, которые не знают друг друга. Все они, видя его жалкое существование и отчужденность, гадают, что же значит любовь.

Эсме подъехала к дому Рея около семи. Субботний вечер. Вполне возможно, что сына нет дома.

В летнее время даже каньон оставался относительно освещенным. Она въехала на подъездную дорожку. Гравий скрипел под колесами машины, которая, казалось, понимала, что Эсме была не в лучшей форме. Нигде не было заметно признаков жизни, не считая фонарей, которые вспыхнули, когда она вышла из машины.

Сегодня она хотела рассказать сыну всю грустную историю любви, ее и ее героя Генри Джексона. Как все развалилось. Как она сожалела об этом.

И все же она больше боялась этого разговора, чем хотела его. С годами ее власть над Реем ослабела. Появилась Лей, все как надо. Лей любила Рея; даже Эсме видела, как сильны ее чувства. Но, как мать, которая практически отдала свою жизнь сыну, она не могла стерпеть этой перемены. Да, она каждый день ходила в магазин на работу, но зачем? Ведь домой больше не приходил маленький мальчик, которого нужно обнять, которому нужно купить новые карандаши, помочь с уроками.

Иногда она предавалась мечтам о внуках. Когда она поднимала эту тему в разговоре с Реем, то всегда слышала одно и то же:

— Мы подумаем об этом, когда придет время.

Другими словами, Лей их не хотела, а Эсме могла взять да и умереть от разрыва сердца, и все тут.

С выпивкой приходили грустные мысли. Она помнила это. Она должна их подавить. Наконец она добралась до входа и позвонила в дверь — никто не вышел.

Она постучала — никакого ответа.

— Рей? — мягко позвала она, потом громче: — Рей!

Плевать на соседей. Выждав какое-то время, она сдалась и достала из-за куста ежевики спрятанный там ключ. Сначала она вставила старомодный ключ в замок, потом в дверной засов, который тоже открывался ключом. Оба открылись, как хорошо смазанные музыкальные инструменты. Она открыла дверь в его безукоризненно чистый, прекрасный, стерильный дом.

На нее подуло прохладой. Эсме закрыла глаза.

— Ах, — прошептала она, радуясь сладостному ощущению, что дом сына, с его отличной планировкой, свидетельствует о наличии у хозяина денег.

Положив ключ на место, она зашла в дом. Ее приветствовали лампы, включившиеся как по мановению волшебной палочки. Рей обожал современные технологии. Сейчас она была с ним согласна. Казалось, что ей тут так рады.

Она достала из бара шотландское виски, налила себе и осмотрелась. Она одновременно и восхищалась, и ненавидела оснащение дома. Эсме заглянула в шкаф, но, разлив немного виски, решила, что стоит ненадолго прилечь.

Его софа, наверное, стоила тысячи долларов. Она была жесткой, но, по крайней мере, на ней валялось несколько подушек. Она положила голову на одну из них и вытянулась в свое удовольствие.

Она бы все рассказала.

В известном смысле, она не могла ждать. Сколько лет она все держала в себе? «Рей должен знать», — решила она, поправляя подушку одной рукой и ощущая легкое головокружение. Он должен знать, кто был его отец и кто — его мать.

Он заслуживал это знать, хотя подобная щепетильность значила не больше, чем листья на улице, гонимые горячими летними ветрами, к которым нельзя прикоснуться, пока они не упадут на землю и вы на них не наступите. Она вздремнет, а потом он вернется домой.

На завтрак Рей нашел немного еды, которую можно было есть: консервированные груши, хлопья с сухим молоком. В кладовой, находящейся на крыльце возле кухни, похоже, постарались насекомые. Кэт, проголодавшейся после ночных переживаний, было наплевать. Когда Рей не доел хлопья, она это сделала за него.

Рубашку засунули в пакет и положили на диван. Рей держался от нее подальше, а Кэт не могла отвести взгляда.

— Какой план действий? — спросила Кэт. — Кроме того, что отвезем рубашку в полицию?

— Мы не все тут осмотрели. Может, еще что-нибудь найдем.

— Продолжаем охотиться? — поинтересовалась Кэт.

— Не хочу ничего пропустить, если уж мы тут.

— Но это же место преступления. Мы можем все испортить.

— Правда? Не верю. Кроме того, мы уже здесь поспали.

Они вышли на охоту. Кэт заставила Рея обыскать маленькую спальню внизу. Сама она наотрез отказалась спускаться. Они перерыли весь чердак, но не нашли ничего, что могло бы сказать, что Лей тут была недавно. Кэт нашла фотоальбом, который свидетельствовал о том, что здесь раньше часто бывали. Мистер Хаббел на фотографиях выглядел, как молодой бог, обаятельный, словно кинозвезда. Вот он на водных лыжах, на прогулке, на велосипеде, купается в довольно тесных плавках. На некоторых фото, вероятно сделанных друзьями, появляется его жена, миниатюрная и очаровательная. Молодая Лей с друзьями улыбается в камеру.

В конце одного обтянутого кожей альбома она нашла три фотографии Тома с Лей.

На одной они сидят в лодке, нагнувшись друг к другу. У нее светлые волосы, у него — темные. Том хмурится, выглядит обеспокоенным. Лей смотрит на него, и, хотя фотография черно-белая, ее голубые глаза кажутся прозрачными. Они сидели на корме моторной лодки, на воде за ними оставался белый пенистый след. Кругом брызги воды. Том смотрел на нее влюбленными глазами. Она казалась беспричинно счастливой.