Гейнц Зенкбейль - Любовь солдата Фреда

Несколько секунд мы молчали. Комната вдруг показалась нам тесной. Мы вышли на улицу.

Софи первая нарушила молчание:

— Как это ужасно, Фред.

Я молча кивнул.

— Это убийство совершено неподалеку от моего родного села. Я знаю село, в котором жил этот солдат.

А несколько дней спустя, все еще находясь под впечатлением этого убийства, Софи спросила меня:

— Фред, ты с охотой пошел в солдаты?

Помню, я довольно подробно объяснил Софи, почему я в армии, подробнее, чем имел обыкновение объяснять. Кажется, я сказал ей следующее:

— Да, Софи, я с охотой пошел в солдаты. Сейчас я сознаю это лучше, чем когда бы то ни было, почему я пошел в армию. Представь себе: люди танцуют, веселятся, а в это время где-то на посту стоит часовой; или люди сидят в театре, в концертном зале, а где-то по земле ползет солдат, учась преодолевать препятствия, подрывать танки противника; когда люди мирно спят в своих кроватях, солдаты ночью, в дождь лежат в окопах и ждут условного сигнала ракеты, чтобы подняться и атаковать «противника». Солдаты переносят все тяготы и лишения военной службы. И я очень горжусь тем, что ношу военную форму нашей армии, ибо знаю, что Народная армия нужна всем миролюбивым людям нашей республики, которые работают, дружат, любят, создают семьи. И все они знают, что на западе страны имеются враги, угрожающие нашей республике. Но ты, Софи, не считай, что я всегда так думал. Нет. За год до призыва в армию моя голова была забита всякими глупостями. Мне сейчас даже стыдно вспоминать об этом.

— И как же ты это понял? — спросила вдруг Софи.

— Помнишь, Софи, перед каникулами я дожидался тебя? Ты была тогда на родительском собрании, которое затянулось. Я присел на ступеньки и ждал тебя. Мимо меня прошла целая стайка детишек из детского сада. Человек тридцать. Они шли такие радостные, громко разговаривали. Вот тогда-то я и подумал, что им тоже нужно, чтобы я был в армии. Армия нужна для того, чтобы эти беззаботные детишки никогда не узнали самого страшного на свете — ужасов войны, чтобы они выросли здоровыми и счастливыми.

Как-то в середине сентября вместе с ребятами из седьмого и восьмого классов я возвращался с полевых занятий. Школьники учились ориентироваться на местности по карте и компасу. Во дворе школы меня ждала Софи.

— Фред, я переезжаю на новую квартиру.

— Так скоро?

— Да. В доме товарища Кернера освободилась комнатка.

— И когда ты думаешь переезжать?

— Завтра.

— Ну это можно быстро сделать.

— Быстро? — удивилась Софи. — А я даже не знаю, за что браться.

— Не беспокойся, Софи. Я тебе помогу. В нашем расчете хорошие ребята.

Ребята в нашем расчете были действительно хорошими и дружными. Что их сделало такими? По мнению Петера Хофа, сколачиванию коллектива способствовало социалистическое соревнование. Я придерживался другого мнения. Разумеется, соревнование в известной степени сплотило расчет. Однако причина нашего коллективного успеха заключалась в самой армейской жизни, регламентируемой уставами и наставлениями. Одиночки волей-неволей примкнули к большинству. Более способные солдаты помогали отстающим.

В чем же проявлялась эта сплоченность? Да во всем. Однажды маленький Дач (он выполнял в расчете обязанности наводчика) забыл взять на занятие по огневой подготовке прицел. Когда мы пришли в поле, Дач спохватился и очень перепугался, но громкий смех всего расчета успокоил его. Оказалось, Пауль Кольбе, наш великий молчальник Пауль, всю дорогу тащил прицел сам. Или взять хотя бы этого самого Пауля. Он чаще других хотел получить отпуск, чтобы поехать к жене и дочурке, но очередность есть очередность — нужно ждать. И нередко кто-нибудь из нас добровольно отказывался от отпуска, чтобы дать товарищу возможность лишний раз съездить домой. Или взять хотя бы Шлавинского, который регулярно получал от матери большие посылки с домашним печеньем, копченой колбасой, яйцами, орехами… Каждую такую посылку расчет встречал громким «ура», и Шлавинский не отваживался съесть все это. Сначала он с кислой миной на лице угощал всех нас, а позже стал охотно делить содержимое посылки на шесть равных частей. Унтер-офицер Виденхёфт тоже не был забыт.

В расчете не было никаких раздоров.

Так, например, всем расчетом мы не пропускали ни одного соревнования по боксу, и причем только потому, чтобы посмотреть, как дерется наш Руди Эрмиш, и поддержать его своими аплодисментами. Все вместе ходили в гимнастический зал, чтобы посмотреть на нашего маленького Дача, который, оказавшись на самом верху большой пирамиды из человеческих тел, стоял на голове партнера, почти касаясь ногами потолка. Мы не пропускали ни одного вечера художественной самодеятельности: ведь в полковом хоре пел наш Пауль Кольбе.

Когда вечером я вернулся в казарму и предложил ребятам помочь Софи переехать на новую квартиру, маленький Дач первым согласился.

— Конечно поможем, Фред!

Пауль Кольбе кивком головы поддержал Дача. И только толстый Шлавинский добродушно процедил сквозь зубы:

— Вот во что выливается шефство над школой. — И, рассмеявшись, добавил: — Всеобщее уважение тебе, мой дорогой! Вкус у тебя что надо.

Только Руди Эрмиш не прореагировал на мое предложение. Но я заранее был уверен в его согласии. Он стоял возле шкафа, повернувшись ко мне спиной, и о чем-то думал.

— А ты, — закричал ему Шлавинский, — разве не пойдешь с нами?

Руди повернулся к нам, что-то недовольно пробормотал и, взяв сапожную щетку, вышел из комнаты.

— Видели? — спросил Дач.

— Ему твое предложение явно не по душе. Наверное, у него на завтра совсем другие планы, — не удержался Шлавинский.

Разыскав командира расчета, я объяснил ему, что мы хотели бы всем расчетом помочь учительнице переехать из Рагуна в «Три ели». Подумав, командир не только разрешил нам помочь Софи, но и решил сам пойти с нами. Я спросил, не сможет ли он достать машину. Командир расчета ответил, что с этим вопросом придется обратиться к командиру батареи.

Я пошел к капитану Кернеру.

— Я не могу давать машины гражданским лицам, — сказал он, выслушав меня. — И вы это прекрасно знаете, товарищ Беренмейер.

— Жаль, — ответил я и попросил разрешения идти.

— Подождите-ка, — остановил меня капитан Кернер. — Пойдемте со мной.

И он направился в свой кабинет. Убрав со стола книги, таблицы, капитан развернул план занятий батареи на неделю.

— Сейчас посмотрим, сможем ли мы помочь учительнице Вайнерт. В какой-то степени она ведь тоже служащая армии: воспитывает наших детей.

Во мне ожила надежда.

Посмотрев расписание занятий, капитан спросил:

— Когда она переезжает?

— Завтра, товарищ капитан.