Марианн Кейс - Люси Салливан выходит замуж

— …и виноград…

— Я тоже.

— …и обезжиренный йогурт.

— Я тоже.

— Так что, увы, ничего вкусненького, извини.

— Жаль. Но это и к лучшему: я как раз собиралась начать правильно питаться.

— Я тоже.

— И чем меньше соблазнов, тем лучше.

— Точно.

— Карен побежала в магазин на углу. Надеюсь, она не купит там ничего вкусного.

— В нашем магазине? У мистера Пападопулоса?

— Да.

— Там не купит.

— Почему?

— Потому что там нет ничего вкусного.

— Пожалуй, ты права, — задумчиво произнесла Шарлотта. — Там все выглядит таким… ну грязным, что ли. Даже шоколад какой-то мятый, как будто его завезли еще до войны.

— Ага, — я согласно кивнула. — Я считаю, что нам очень повезло. Представляешь, как бы мы растолстели, если бы рядом с нами был магазин, где продаются вкусные и аппетитные продукты?

— Мы были стали просто жирными, — ужаснулась Шарлотта. — Жирными бочками.

— И я бы советовала агентам по недвижимости указывать наличие магазинов в объявлениях. Например: «Квартира с тремя спальнями, полностью меблирована, вторая зона, рядом со станцией метро, очень далеко от приличного магазина, где можно купить свежий шоколад».

— Именно! — воскликнула Шарлотта.

— А вот и Карен.

Карен вошла в кухню с грозным, как туча, лицом и бросила свои покупки на стол. Очевидно, она была чем-то рассержена.

— Что случилось, Карен? — спросила я.

— Послушайте, кто положил в нашу копилку какие-то дурацкие песеты? Мне было так неловко в магазине. Мистер Пападопулос теперь считает, что я обманщица, а ведь всем известно, что говорят об отношении шотландцев к деньгам!

— А что говорят? — спросила Шарлотта. — А, вспомнила, что они очень жадные. Что ж, в этом есть… — Шарлотта замолчала, увидев, что Карен нахмурилась еще больше.

— Кто положил их туда? — прорычала Карен. Она умела быть очень грозной.

Я сначала хотела свалить все на Прыщавую Спину, бедную отвергнутую Прыщавую Спину, который звонил в воскресенье, желая поговорить с Шарлоттой, но услышал только, что по данному телефону никакой Шарлотты не проживает.

— Э-э… — начала я и передумала.

Карен ведь все равно все узнает. Карен выудит из меня правду. Или совесть будет грызть меня до тех пор, пока я сама не сознаюсь.

— Извини, Карен, наверное, это я виновата… То есть я не клала песеты в копилку, но это из-за меня они появились в доме.

— Но ты же никогда не была в Испании.

— Да, это Гас хотел дать мне их, но я не взяла, а оставила где-то на полке, а кто-нибудь другой, наверное, нашел их и положил в копилку, думая, что это настоящие деньги…

— А, ну раз это Гас их принес, то все в порядке.

— Что? — спросили хором мы с Шарлоттой. Нам крайне редко приходилось быть свидетелями такой милости и благосклонности со стороны Карен.

— Ну да, а что такого? Кстати, он очень милый. Ненормальный, конечно, но в хорошем смысле этого слова. Элизабет Арден, надо же придумать, — хмыкнула она добродушно.

Мы с Шарлоттой обменялись тревожными взглядами.

— Разве тебе не хочется стукнуть его? — спросила я. — И разве ты не заставишь его пойти к мистеру Пападопулосу извиниться и объяснить, что ты не скупая, как все шотландцы, и вовсе не хотела обманывать его…

— Да нет, зачем, — отмахнулась Карен.

Я была тронута переменой в нашей суровой подруге. Она вела себя куда менее агрессивно, куда более человечно, чем обычно!

— Но вот ты, — добавила она, — ты сходи. Сходи и объясни все мистеру Пападопулосу.

— Но…

— Можешь, конечно, сначала поужинать. Только не забудь, что он закрывается в восемь.

Я смотрела на нее, пытаясь понять, шутит она или говорит серьезно. Мне совсем не хотелось начинать волноваться и нервничать до тех пор, пока этот вопрос оставался невыясненным.

— Ты шутишь, да? — с надеждой спросила я.

Последовала небольшая пауза, и затем она сказала:

— Хорошо, это шутка. Теперь мне лучше не ссориться с тобой — ты ведь дружна с Дэниелом и все такое.

Она улыбнулась мне своей самой обаятельной и обезоруживающей улыбкой, словно говоря: «Да, я знаю, что я взбалмошная, но все равно меня все любят!» Я слабо улыбнулась в ответ.

Лично я целиком и полностью за откровенность. То есть… нет, это ложь, на самом деле я считаю, что люди ее ужасно переоценивают. И Карен вела себя так, как будто откровенность была наивысшей добродетелью, величайшим благодеянием с ее стороны. А по-моему, существуют вещи, о которых можно и нужно не говорить. И еще мне кажется, что некоторые люди используют фразу «я хочу быть честным с тобой» как прикрытие своей зловредности. Сначала они открывают шлюзы недоброжелательности и намеренной жестокости и портят окружающим жизнь, а потом с невинным лицом говорят: «Но это же чистая правда».

— Ты, главное, не забывай говорить ему почаще, какая я замечательная, — наставляла меня Карен. — И еще скажи, что в меня влюблены миллион парней.

— Э-э… ладно, — согласилась я.

— Я тушу брокколи, — сообщила Шарлотта, возвращая нас к бытовым проблемам. — Вы будете?

— А я собиралась потушить морковку, — сказала я. — Кто-нибудь еще хочет?

Мы немедленно заключили трехстороннее соглашение относительно равного потребления наших овощных блюд.

— Да, Люси, — как бы невзначай сказала Карен. Я напряглась. — Звонил Дэниел.

— О-о… да. Ну и что?

Я очень надеялась, что прозвучало это достаточно уклончиво и равнодушно.

— Он звонил мне, — торжествуя, сказала Карен.

— Отлично.

— Не тебе. Мне.

— Отлично, Карен, — засмеялась я. — Как я понимаю, вы теперь пара?

— Очень на это похоже, — самодовольно ухмыльнулась Карен.

— Рада за вас.

— Так что привыкни к этой мысли, Люси.

Мы поели тушеных овощей и посмотрели несколько сериалов и душераздирающий документальный фильм о естественном деторождении. Женщины с искаженными, потными лицами, стоны и крики…

— Кошмар, — проговорила Шарлотта, глядя на экран в состоянии глубокого шока. — Я никогда не буду рожать.

— И я тоже, — горячо подхватила я, внезапно осознав, как здорово не иметь бойфренда.

— Но ведь можно сделать внутривенное обезболивание, — сказала Карен. — И тогда ничего не почувствуешь.

— Иногда обезболивание не действует, — сообщила я ей.

— Да ты что? Откуда ты это знаешь? — заволновалась она.

— Да, Люси права, — подтвердила Шарлотта. — У моей невестки так было, и она говорит, что она была просто в агонии и что ее крики были слышны за три квартала от больницы.

Хорошая история, отлично рассказана, но я не знала, верить Шарлотте или нет, потому что она была родом из Йоркшира, где все, похоже, только и делают, что травят разные байки о невыносимой боли.

Эта кровожадная история не произвела большого впечатления и на Карен. Думаю, что в случае с Карен сработает все, включая внутривенное обезболивание: ничто не посмеет ей противиться.