Ирина Меркина - Всё как есть

— Да? — Константин Павлович казался озадаченным. — Это интересно, надо подумать.

Боже мой, откуда в искрометном Костике эта рассудительность, эти закругленные фразы и расплющенные мысли! Он ведь даже при ломке без конца стебался, сыпал шутками и афоризмами. Что ж, видно, сыпал, сыпал и весь рассыпался.

— Пройдем в фито-бар? — светски предложил старший менеджер.

В фито-баре нам предложили кислородные коктейли и какие-то замысловатые овощные закуски. Вся лавочка работала исключительно для нас, а ведь мы еще даже не снимали.

— Плохо, что вы не открылись, — заметил Брянский. — Мне в кадре люди нужны.

— Это понятно, людей мы организуем, — согласился Костя. — Для этого открываться не обязательно.

— Слушай, а как ты сюда попал? — не выдержала я. — Вот уж не думала тебя встретить в таком месте.

Костик улыбнулся, и какая-то искорка старых времен сверкнула в этой улыбке.

— «Эол» открыл мой бывший одноклассник, он сейчас живет в Чикаго, — сказал он, на глазах опять превращаясь в самодовольного менеджера. — Он хотел сделать роскошное место. Ну вот, — Костя красиво развел руками, — кажется, получилось.

Володя отставил свой недопитый коктейль и пошел изучать бар, размерами напоминающий супермаркет. Наверное, он все-таки о чем-то догадался и решил оставить меня с Костей вдвоем.

Теперь я могла его о чем-нибудь спросить. Но спрашивать было не о чем. Все и так было ясно. Мы сидели молча, и я прислушивалась к себе, наблюдая, как внутри рассасывается какой-то комок, который я привыкла считать своим сердцем. Сердце, оказывается было не там, а рядом и продолжало биться ровно и спокойно. А то, что таяло, как кусок льда, оставляя после себя чистоту и пустоту, — не знаю, как это назвать.

— Надо тебе подышать в барокамере, — сказал Костя, — а то ты что-то бледная.

— И в барокамере подышишь, и эту, как ее, пластику, тебе сделаем, — воодушевленно говорил Володя, когда мы шли из «Эола» к нашему плебейскому джипу. Неподалеку стояла спортивная «феррари» — наверное, Костина.

— Проведем тебе курс омоложения, зря, что ли, мы тут продаем свой талант, — продолжал трещать Вовка. — Пускай понтярщики платят. Надо тебе, Катюш, красное платье.

— Зачем красное?

— Так я вижу. Ты должна быть в красном. У тебя есть?

— Нет.

— Поедем купим?

Вот еще новости. Никогда я не покупала одежду с мужиками.

— Да, слушай! Нам надо еще один выпуск «Шара удачи» записать.

— А я думала, «Шарик» тебе уже надоел.

— Мне-то надоел. Но канал просит. Какую-то они тетку раскручивают. Кстати, гордись — твоя передача теперь для кого-то раскрутка. И это красное платье, думаю, ты наденешь в последнем «Шарике» — и в рекламе.

— А в абхазском фильме ты мне его подрисуешь, — буркнула я. Не успела оглянуться, а он уже диктует, что мне куда надевать. И потом, что за красное платье? Нет у меня никакого красного платья. И если не захочу, то и не будет.

Красное платье мне практически не понадобилось. Нет, мы его купили, вполне симпатичное, короткое и облегающее, близнец моего маленького черного. И я вошла в нем в блестящий оздоровительный центр, сказала несколько приветственных слов в вестибюле, передала микрофон элегантному Константину Павловичу. А дальше меня снимали уже без платья.

Я перешла в заботливые руки мастериц из «Эола». Сначала меня намазали с ног до головы лечебной грязью, посыпали сверху крупной солью и накрыли полиэтиленовой пленкой для пущего парникового эффекта. Володя добросовестно заснял эту экзекуцию, и я собралась вставать, но девушка из грязелечебного кабинета замахала на меня руками, как будто я попыталась без скафандра выйти в открытый космос. Процедура должна быть доведена до конца. Брянский, поставленный перед необходимостью паузы, неожиданно согласился, что нам надо увидеть наглядный результат в моем лице, обновленном и оздоровленном. Поэтому я повалялась в грязи, тщетно дожидаясь, пока на мне вырастут цветы, потом дала покрыть свое тело водорослями, до одурения надышалась ароматическими маслами, отмокла в сауне, получила порцию массажа и отправилась болтаться в пересоленной воде, где надо было полностью расслабиться и отрешиться от всех повседневных проблем. Я же чувствовала себя как цветок в проруби, который к тому же должен завлекательно улыбаться, потому что его снимают в разных ракурсах.

После этого мое тело отставили в покое и занялись лицом. Криопластика — это обработка кожи неким охлаждающим прибором. При низкой температуре организм, оказывается, усваивает в несколько раз больше питательных веществ из кремов и сывороток, которыми его умащивают. Я бы даже получила от этого удовольствие, если б не съемка. Кокетливо улыбаться в камеру, расхаживая по студии, и улыбаться туда же, когда ты лежишь голая в зеленых водорослях или по тебе елозят какими-то приборами — это совершенно разные вещи. Тут надо быть профессиональной актрисой или моделью, а не обаятельной Катей Артьемьевой из смешного магазина. Неужели Брянский не понимал этого, когда зазывал меня в свою рекламную акцию?!

Я улыбалась и даже что-то комментировала, но мне хотелось плакать и плюнуть Володьке в объектив, который он не сводил с меня ни на секунду. Не знаю, почему он решил снимать сам, неужели в компании дела идут так фигово, что надо экономить на операторе? Перед Петькой или кем-то другим я бы чувствовала себя свободнее. Операторы вообще народ невозмутимый, ко всему привычный, и порой они по сути своей ближе к технике, чем к человеческому роду.

Наконец дело дошло до похудательной барокамеры. К этому моменту все заботы о моем теле меня так достали, что я не заметила ничего особенного. Посидела в кресле и даже отдохнула, потому что Володя снимал меня недолго. Наверное, оздоровление и в самом деле состоялось, потому что заботы куда-то ушли, а мысли в голове плавали самые простейшие, как водоросли. Жаль, что дыхательный расслабон продолжался всего час — за мной пришли и снова повели в косметику, чтобы чуть-чуть подкрасить для пущего эффекта преображения лягушки в царевну. После чего я вновь облачилась в красное платье, мы уселись в фитобаре и стали беседовать с Константином Павловичем.

Я задала ему еще несколько дурацких вопросов, на которые он обстоятельно ответил, Брянский снял ряд общих планов с нами, оживленно беседующими за столиком, и куда-то исчез. Мы с Костей остались одни со своими коктейлями, которые ни ему, ни мне пить не хотелось.

— Ты все такая же красивая, Катя, — сказал Костя без намека на ностальгию.

Поддерживать такой разговор было глупо, но я боялась, что он сейчас извинится и уйдет по делам, а я буду сидеть в баре одна, что еще глупее. Константин Павлович спас положение. Он начал рассказывать то, о чем я так и не решилась спросить.