Селия Фремлин - Ревность

— Что всегда так было? — не поняла Розамунда. — Ты о Доусонах?

Ее совершенно сбил с толку этот неожиданный взрыв эмоций: только что Линди рассыпалась перед Доусоном в любезностях, а теперь вдруг такое негодование!

— Разумеется, о Доусонах! Вернее — о миссис Доусон. Должно быть, та еще стерва. Ты ее знаешь?

Розамунда ощетинилась:

— Естественно! И никакая она не стерва. Она…

— Ну как же не стерва? Разве ты не видела? Он же до смерти перепугался. Небось все время держал ушки на макушке, потому что я, например, ни звука не слышала. И как только понял, что жена дома, только услыхал, что она вернулась, вскочил как ужаленный! Разве ты не заметила?

— Да все было не так, ты не понимаешь… — запротестовала Розамунда. — Они очень счастливая пара. Он заскочил сюда, потому что не знал, чем заняться, пока она ходит по магазинам. Она вернулась, и он пошел домой. Все очень просто. А потом, думаю, ему хотелось посмотреть, что она принесла на обед. Знаешь, с тех пор как Доусон вышел на пенсию, он сам чаще всего готовит.

Но Линди продолжала настаивать на своем:

— Это тоже ужасно! По-моему, после стольких лет тяжелой работы можно бы дать мужчине на пенсии чуточку отдыха. Ох уж эти женщины, для которых пенсия мужа всего-навсего предлог превратить его в прислугу…

— Но миссис Доусон не такая! И вообще все совсем не так. Он обожает готовить, это его хобби. Вечно выискивает разные экзотические рецепты, пробует и страшно гордится, когда получается вкусно. И она тоже — ходит и всем хвастается, какой он у нее замечательный повар. Мне это ужасно нравится. Она его поддерживает, и это мудро. Другая мужа на кухню бы и не пустила.

— Конечно, тебе это нравится. Но беда в том, Рози, что ты на все смотришь с точки зрения женщины, — заявила Линди покровительственным тоном, который выводил Розамунду из себя. — То есть с точки зрения замужней женщины. А мне иногда кажется, что мы, одинокие женщины, понимаем, что на самом деле чувствует мужчина, лучше, чем вы, замужние. Нам в отличие от вас не застит глаза желание заставить его чувствовать то, что нам нужно. Понимаешь, обычно жена не просто хочет, чтобы ее муж испытывал чувства, которые она для него выбрала, нет, она хочет, чтобы эти чувства разделяли вообще все мужья. Ей так спокойней. Посмотри на себя — с каким жаром ты бросилась доказывать, что Доусон просто счастлив торчать на кухне и готовить обед; что исключительно из-за преданности он подскочил как ошпаренная кошка, когда вернулась жена. Кстати, ты заметила, как тихонечко она вернулась — ни шороха, ни скрипа. Будто застукать его хотела… Ой, Рози, прости! Вы, наверное, дружите? Мне не следовало так расходиться на ее счет. Поговорим о чем-нибудь другом. — Она мило улыбнулась. — Как мне быть с садом? Что посоветуешь? Хочется чего-нибудь этакого, что бы оживило его следующим летом. Может быть, тюльпаны, как думаешь?

— Точно! — процедила сквозь зубы Розамунда, которую новая тема никак не умиротворила. — Тюльпаны, тюльпаны и тюльпаны! Лучше не придумать!

Линди, несколько удивленная таким горячим откликом, бросила на нее быстрый взгляд. Она, разумеется, не знала, что Джефри и Розамунда ненавидели тюльпаны лютой ненавистью. Джефри называл их мерзкими, чопорными уродами; говорил, что эти цветы словно сделаны из пластика. Они единодушно решили, что тюльпанами могут увлекаться только чопорные, неприятные люди, люди без души.

— Да, тюльпаны — это то, что нужно, — повторила Розамунда. — Посади кучу тюльпанов на каждой клумбе. И перед домом тоже.

— Ты не видела вилы, Розамунда? — крикнул Джефри. — Хочу помочь Линди кое-что перекопать.

Кончался август, была суббота. Розамунда ответила не сразу — соображала. Не где могли быть вилы, это она прекрасно знала — на своем обычном месте в сарае. И Джефри, кстати, это тоже известно. Стало быть, он пришел за другим. Ему, надо понимать, нужно одобрение. Розамунда должна подтвердить, что позволяет ему почти все выходные пропадать у Линди. Она скажет, где вилы, и вроде как поможет в перепланировке соседского сада, вроде как они занимаются этим втроем, а не просто — он и Линди.

— Они в сарае, — откликнулась Розамунда. — Я принесу.

Шагая с вилами в руках по желтеющей, утомленной от долгого лета траве, она никак не могла решить, растрогаться ей или расстроиться — такое облегчение отразилось на лице мужа. С одной стороны, совсем неплохо, что он хочет быть уверен, что она не ревнует и не чувствует себя брошенной; но с другой — как обидно, что он мог так о ней подумать!

«Будто бы я на такое способна!» Розамунда с широкой улыбкой вручила мужу вилы и яростно набросилась на тот крошечный уголок собственной души, где могла угнездиться горечь, пробудившаяся при виде загорелых, налитых мышцами рук ее мужа на службе у другой женщины.

Она, Розамунда, ревнует? Никогда в жизни не опустится она до того, чтобы испытывать — не говоря уж о том, чтоб выставлять напоказ, — подобные эмоции. И, улыбаясь, она в одиночестве вернулась к своим делам — подвязывать вытянувшиеся растения, подравнивать заросшие края газона. По всему видно, лето кончилось: высокая трава уже больше не растет. Пока Розамунда работала, тени стали заметно длиннее. Слабеющее, тронутое осенью солнце медленно клонилось к закату и едва грело ей плечи. Было слышно, как за забором ритмично вонзаются в жирную землю вилы, как поднимается и опускается голос Линди, раздается смех и веселый голос Джефри. А дома у него тоже такой радостный голос? Вскоре Розамунда вернулась в дом и ничего больше не слышала.

Джефри возвратился в седьмом часу вечера, с обветренным, побагровевшим лицом и в заляпанных грязью сапогах. Но Розамунда, как и следует неревнивой жене, лишь улыбнулась и никак не прокомментировала ошметки грязи, цепочкой протянувшиеся через кухню, вдоль холла, вверх по лестнице, в ванную, вниз по лестнице, в гостиную. Она , конечно, ждет, что я начну его за это пилить, злорадно подумала Розамунда. А я не стану, и все тут. Пусть знает!

Ни слова в упрек и глубокая заинтересованность в бурной деятельности по ту сторону забора — вот политика, которую выбрала Розамунда, когда позднее они устроились поболтать в гостиной.

— …Полтонны глины, не меньше! Точно тебе говорю! И у нас не было тачки, так что все до последней крошки мне пришлось перетаскать в ведрах. Господи, что-то будет с моей спиной завтра!..

«А ведь он не жалуется — он хвастается. Сам-то на седьмом небе. Как же — наработался досыта… Нынешним мужчинам редко выпадает возможность физически потрудиться. Почему, интересно, я не захотела перекопать сад?» — сердито размышляла Розамунда. Какая несправедливость — Линди снова, в который раз, оказалась в выигрыше, и только потому, что Розамунде их сад нравится таким как есть: лужайка, заросли вечнозеленых растений, яркие многолетники и одно-единственное, но роскошное, цветущее чуть ли не все лето дерево.