Эйлин Гудж - Чужие страсти

— Работа как работа.

— А ты не могла найти ей что-нибудь у себя в офисе? — не унимался Кент.

— Возможно, но я серьезно не думала над этим. Ей нужна работа, а нам нужна домоправительница. Следующий шаг казался вполне естественным. Честно говоря, я думала, что вы будете довольны. — Абигейл отвернулась, чтобы Кент не видел виноватого выражения на ее лице, и вылила содержимое кипящей кастрюли в мусородробилку под раковиной. Соус маринара может подождать и до завтра, а вот паста — нет. — К тому же я не уверена, согласится ли она на мое предложение. Она обещала позвонить мне завтра.

Кент тяжело опустился на стул, на спинке которого висела его куртка. Так происходило всегда, когда они ссорились. Чем больше Кент злился, тем тише и рассудительнее он становился. Качества, хорошие для доктора, но не слишком хорошие для мужа.

— Допустим, она согласится на эту работу, — медленно начал он своим тягучим голосом, как будто Абигейл была его пациенткой, а не женой. — Ты не задумывалась над тем, что произойдет, если об этом узнают репортеры?

— Да, мама. Тебе не кажется, что у нас тут и так все достаточно непросто? — поддержала отца Феба. — И потом, не исключено, что эта особа, возможно, такая же, как тот жулик, за которого она вышла замуж и который украл деньги вкладчиков…

По правде говоря, Абигейл вообще не думала о возможных последствиях того, что Лайла будет у них работать, и вот теперь колесики в ее голове начали энергично крутиться. Может, попытаться обернуть эту ситуацию в свою пользу? А если с помощью рекламных рычагов представить все так, чтобы она в итоге выглядела защитником попранных? Но ведь тогда в качестве попранных будет выступать переживающая тяжелые времена светская львица с Парк-авеню, а не обездоленная мексиканка?

Она подняла глаза и увидела, что Кент и Феба оба смотрят на нее с одинаковым укором. Уже не в первый раз Абигейл посещало тревожное ощущение, что ее муж и дочь каким-то образом объединяются против нее в тайном сговоре. Как будто во время ее частых отлучек они создали прочный союз, из которого ее в большей или меньшей степени исключили. Во-первых, Кент был единственным человеком, кому удалось заставить Фебу съесть целый гамбургер. И даже если речь шла лишь о половинке гамбургера, это все равно было намного больше, чем их дочка в последнее время съедала за один присест в присутствии Абигейл. Даже в детстве, будучи совсем маленькой, Феба звала именно папу, когда у нее была «вава» или ей долго не удавалось уснуть. А вечерний ритуал Кента и Фебы по пятницам, куда входили пицца и поход в кино, выдержал даже штормы переходного возраста дочери. Абигейл приходила домой слишком поздно, чтобы успеть присоединиться к ним, но когда ей все-таки это удавалось, у нее складывалось устойчивое впечатление (хотя никто ничего никогда не говорил), что они не очень рады тому, что она «разбивает» их маленькую компанию.

— Я займусь этим в свое время, — заявила Абигейл, чувствуя, как на нее наваливается тяжелая усталость, как будто она полночи просматривала оригинал-макеты или вычитывала корректурные оттиски. — А сейчас, я думаю, вы оба могли бы просто поддержать меня. Я сделала только то, что посчитала лучшим выходом из сложившейся ситуации.

— Ты могла бы посоветоваться с нами. Мы хотели сказать только это. — Кент вздохнул. Казалось, он утомился оттого, что они снова возвращаются к старому. А то, что она делает, имеет все меньше и меньше значения, кроме тех моментов, которые касаются его и Фебы непосредственно.

Поняв это, Абигейл внезапно испугалась. А вдруг он решил оставить ее? Но затем она отбросила этот страх как необоснованный и сказала:

— Ладно, уже слишком поздно. Пусть она сначала согласится работать у нас, тогда и вернемся к этому вопросу.

Наступила напряженная тишина. «Ничего хорошего из этого не получится», — шептал в голове знакомый голос. Голос Розали. Но ради кого она все это затеяла, как не ради своей мамы?

Неожиданно Абигейл вспомнила о Воне. От него уже целую вечность не было никаких вестей. Она только знала, что он путешествует по всему миру в качестве внештатного оператора, «свободного художника». Когда она пробила его имя через Гугл, система выдала целый ряд шоу и документальных проектов для кабельных каналов, которые его финансировали. Именно в этот непростой момент она поняла, что ей было бы интересно узнать, как Вон отнесся бы ко всему этому. Заподозрил бы он, что она руководствовалась не такими уж светлыми мотивами, предлагая работу домоправительницы его сестре? А если так, стал бы он презирать ее за это? Было странно, что для нее, не видевшей этого человека более двадцати лет, оказалось достаточно одной мысли о нем, чтобы начать лучше относиться к своему решению, тогда как совместные усилия мужа и дочери ни к чему не привели.

Это было долгое путешествие. Три дня он потратил на то, чтобы добраться из Намибии до Йоханнесбурга, включая поездку на джипе, а это почти четыреста миль от полевого лагеря съемочной группы до столицы страны, Виндхука, где ему удалось сесть на транспортный самолет, отправлявшийся на юг. После этого он еще четыре дня проходил всевозможные медицинские обследования в центральной больнице Йоханнесбурга, прежде чем вылетел в международный аэропорт имени Кеннеди. Сейчас было шесть тридцать утра, и он ехал в такси на Манхэттен — потрепанный, с покрасневшими глазами, давно не бритый, семьдесят пять килограммов живого веса.

Поднимавшееся солнце пробивалось сквозь пятна перистых облаков на сером ноябрьском небе, похожем на грязное оконное стекло, по которому несколько раз лениво мазнули тряпкой. Вон опередил старушку зиму, но не намного. Деревья вдоль подъездной дороги, по которой они сейчас ехали, стояли почти без листьев и напоминали скелеты, а высоко в светлеющем небе медленно двигался темный клин улетающих на юг гусей.

Вон смотрел на дома, выстроившиеся вдоль скоростной автострады, называющейся почему-то Хорас Хардинг Экспрессвэй. «Кем он был, этот Хорас Хардинг, черт побери?» — подумал Вон. Здания были разные — от обветшалых до хорошо ухоженных, — но все имели совершенно одинаковые размеры, лужайки цвета хаки и вид из окна на пролетавший по автостраде Лонг-Айленд поток машин. Глядя на них, он почему-то представлял вереницу ящиков, застрявших на ленте транспортера.

Вон думал о людях, которые живут в таких домах. Как их занесло в это место, где каждый день видишь только мчащиеся — или ползущие, как сейчас, — автомобили и постоянно дышишь выхлопными газами? Произошло ли это по собственному выбору или в результате процесса медленного и постепенного изгнания? Довольны ли они, оставаясь здесь, или все же испытывают непреодолимое желание вырваться в большой мир?