Рэнделл Уоллес - Любовь и честь

— Помни, — наставлял меня Франклин, — человек, который открыто заходит в дверь, вызывает гораздо меньше подозрений, чем тот, кто пытается ее выломать.

И вдруг в этот момент я увидел всадников. Много всадников! Я чертыхнулся и натянул поводья, заставляя жеребца остановиться и повернуть. Рука сама легла на рукоять сабли, но тут я разглядел, что всадники были в мундирах. И не просто в мундирах, а таких же точно, как у меня. Прусские наемники!

Я повернулся в седле и сделал знак кучеру, чтобы он сбавил ход, а сам остался на месте поджидать приближающийся отряд. Их было человек двадцать — немцы, голландцы, ирландцы, шведы, — все выглядели опытными, видавшими виды солдатами. Их предводитель в чине лейтенанта был всего на несколько лет старше меня. Похоже, он был пруссаком — об этом свидетельствовала его внешность: узкие тонкие губы, подбородок и нос. Присмотревшись к нему повнимательнее, я еще больше убедился в том, что не ошибаюсь. Офицер носил монокль, через который разглядывал меня, в то время как я, небрежно опираясь на луку седла, ждал, когда он отсалютует мне. После короткой паузы он четко отдал честь. Я кивнул в ответ.

— Охотитесь, лейтенант? — спросил я по-немецки.

Он собирался было ответить, но тут заметил подъезжающие сани, и его глаза расширились от удивления. Кучер натянул вожжи, и лошади, всхрапывая, остановились рядом с нами. Остальные наемники остались на дороге, не уступая нам место, но и не приближаясь. Они просто сидели на конях и с любопытством рассматривали роскошные ливреи кучера и лакея, выглядывавшие из-под тулупов, прекрасных лошадей и удивительные сани.

— Нет, мы не охотимся, — наконец ответил лейтенант. — Мы в учебном походе, но мне приказано проверять каждого, кто покажется мне подозрительным.

— Тогда, надеюсь, вы научите своих людей дисциплине, лейтенант.

— Можете в этом не сомневаться, капитан, — ответил он. — А кого вы сопровождаете?

— Я никого не сопровождаю, просто путешествую и оказываю услугу друзьям. Это императорские сани, как видите. В них один из великих князей. Он слегка не в себе, и это ставит семью в неудобное положение. Некий монастырь, я не в праве сказать какой, согласился взять его под свою опеку до конца его жизни. Они будут заботиться о его высочестве и следить, чтобы он не причинил вреда ни себе, ни короне. Он незаконнорожденный, — последние слова я произнес доверительным тоном, но достаточно громко, чтобы меня слышал Горлов в санях.

— Нам придется взглянуть на него, — сказал всадник справа от лейтенанта.

По акценту я определил, что он русский. Он был в звании сержанта. Его ухо было отрублено, но он пытался скрыть это при помощи меховой шапки, сдвинутой на бок. Глядя на его лицо, сразу можно было признать участника многочисленных битв.

— Заткнись! — рявкнул на него лейтенант и снова повернулся ко мне.

Конечно, я мог бы послать их ко всем чертям и скомандовать кучеру погонять лошадей, но в сложившейся ситуации все зависело от того, послушаются ли они приказа и пропустят нас или же нет. А мне не хотелось рисковать, испытывая терпение двух десятков вооруженных забияк и дебоширов, которые неделями не видели красивых женщин. Нас могли бы запросто ограбить, убить или же учинить насилие над дамами, а затем все свалить на казаков.

— Ладно, — кивнул я. — Если у вас есть приказ, то пойдемте, лейтенант. И вы тоже, сержант, если хотите.

Мы втроем спешились и подошли к саням.

— Но имейте в виду, господа, — скорбно предупредил я. — Это не слишком приятное зрелище.

Я тихонько постучал в дверцу. Она немного приоткрылась, но тут ж захлопнулась.

— Ну, будет вам, ваше высочество, — сказал я таким тоном, словно разговаривал с капризным ребенком. — Эти господа хотят видеть вас.

И доверительно сообщил господам, что иногда их высочество бывает не в настроении.

— Позвольте, я помогу вам, — с преувеличенной любезностью предложил сержант и рванул дверцу на себя.

А дальше все смешалось. Дверца распахнулась, и сержант, обливаясь кровью, с воплями покатился в снег, держась за окровавленную голову, а из саней, дико вращая глазами, с ревом вывалился Горлов, размахивающий саблей. Он колол и рубил, отбиваясь от неведомых врагов, и так усердствовал в своей роли, что едва не задел саблей меня и побледневшего лейтенанта.

— Господи, — прошептал пруссак, — он огрубил ему второе ухо!

И действительно, на снегу лежало отрубленное ухо. Горлов тут же схватил его и со зверским лицом откусил половину, которую выплюнул в сержанта, а другой половиной запустил в лейтенанта. После этого последовало нечто невообразимое — Горлова стошнило прямо на лежавшего на снегу сержанта.

Скорее всего, Горлова стошнило вследствие его недомогания, но для прусского лейтенанта это было слишком.

— Прошу вас, ваше высочество, вернитесь в сани, — попросил я.

Горлов тупо посмотрел на меня.

— Идите же, — мягко убеждал я. — А когда приедем в монастырь, монахи дадут вам ту куклу, о которой я вам говорил.

Горлов улыбнулся бессмысленной улыбкой идиота, залез обратно в сани и закрыл за собой дверцу.

Прикусив себе язык, чтобы не расхохотаться, я повернулся к побледневшему лейтенанту.

— Майн готт! — потрясенно прошептал он. — Эти русские и в здравом рассудке ведут себя как сумасшедшие, а уж безумные… О, майн готт!

Сержант поднялся и, прижимая шапку к кровоточащей ране, побрел к лошадям.

— Прошу прощения, что пришлось потревожить вас, сэр, — сказал пруссак. Теперь он преисполнился заботой о нашей безопасности. — Вы поосторожней, капитан, здесь бродят казаки.

— Вы их видели?

— Мы с месяц гонялись за одной бандой, вожак которой носит шапку из волчьей головы. Крестьяне так и называют его — Волчья Голова. Он знал, что мы преследуем его, и его банда разделилась. Мы тоже разделились и преследовали оба отряда. Но они опять разделились, и нам пришлось сделать то же самое. Большинство казаков словно сквозь землю провалились, но когда наш отряд снова объединился, многие из моих солдат были убиты. Некоторых мы находили изрубленными на куски. Потеряв не меньше дюжины, я решил больше не разделять отряд. Так что фарс, называемый учебным рейдом, продолжается.

— Это чтобы не сеять панику среди населения?

— Нам нужно больше людей, — задумчиво сказал лейтенант, словно размышляя вслух. — Причем лучших из лучших. Правительство не волнует несколько сожженных деревень и дюжина убитых наемников. Но ничего, подождите, казаки доберутся до Москвы и, может, тогда в Санкт-Петербурге перестанут ломать комедию и закрывать глаза на все, что здесь творится.

Мы сели на лошадей и, отдав друг другу честь, разъехались в разные стороны. Напоследок я оглянулся на удаляющийся отряд. Сержант ехал позади всех, прижимая окровавленную руку к голове.