Сидони-Габриель Колетт - Закуток

— У меня есть зеленая вязаная шапочка. Чудо за семнадцать франков.

— Алиса, ты же не можешь выйти в таком виде? — спросила встревоженная Эрмина.

Алиса строго посмотрела на нее.

— Почему? Потому что я сбросила черную одежду? Да, я оставила свой траур в шкафу.

Она указала рукой на стенной шкаф.

— Завтра я снова его надену.

— Тебе это безразлично, потому что это…

— Мишель? Да, и ему, наверное, тоже…

Она замолчала и покачала головой.

— Пошли. Это касается только меня.

Они начали толкаться в тесном туалете, втягивали животы, убирали зады, чтобы двигаться между умывальником и оцинкованной ванной, десять раз перекрашенной, одновременно ведя пустые разговоры, которые давали возможность расслабиться. Поочередно они накладывали толстым слоем губную помаду на губы, оранжевую краску на щеки, одинаково погримасничали, чтобы проверить блеск зубов, и стали поразительно и банально походить друга на друга. Но они перестали быть похожими, когда надели три разных головных убора. Коломба и Алиса, казалось, не заметили еще одну маленькую золотую розу, приколотую к черному бархатному берету на светлых волосах Эрмины. Все трое одинаковым неизменным жестом натянули на правый глаз берет, поношенную фетровую шляпу, шапочку из зеленой шерсти. Так как у Коломбы не было пальто горчичного цвета, Алиса подвязала ей под подбородком большой фиолетовый платок. Их движения, когда они приводили себя в порядок, доходили до виртуозности, они умели в совершенстве использовать украшения и ткани, хорошо подходившие друг другу.

— Ты помнишь, Коломба, папин шелковый шарф? Он очень шел мне.

Все трое улыбнулись в зеркало в пятнах от подпорченной амальгамы, обменялись привычными словами, прежде чем спуститься.

— Ключ?

— Он в замочной скважине. Я беру его. Сигареты?

— Мы будем проходить мимо табачной лавки, — сказала Алиса, — я куплю на всех.

Они пошли под руку по пустынной улице, громко разговаривая и вдыхая влажный воздух спустившихся сумерек. Алиса, как постоянный посетитель, толкнула ногой дверь ресторана Густава. Она проскользнула к столу, который предпочитала, — у камина с вытяжным колпаком, села и вздохнула от удовольствия. Длинный зал, устроенный в самом центре старой парижской постройки, заглушал шум. Ничто здесь никогда не носило отпечатка ни личного вкуса, ни изысканности.

— Видишь, — сказала Коломба, — это незыблемо. Сюда приходят поесть, как в исповедальню, чтобы исповедаться.

— И еще, в исповедальне допускаются гирлянды и скульптура в современном духе… А где же Эрмина?

Эрмина, задержавшись у столика, беседовала с обедающей в одиночестве дамой, простой, немного полноватой.

— Кто эта дама с претензиями? — спросила Алиса.

Коломба стала шептать Алисе на ухо.

— Мадам Уикенд. Истинная. Законная.

— Как?

— Да. По имени Розита Лакост.

— Но он, тот, которого мы зовем мосье Уикенд… его зовут?..

— Ба, его зовут Лакост, ну да. Не в своем торговом доме, его торговый дом — это Линдауэр.

— Коломба, как, по-твоему, он поступит с малышкой?

Коломба пожала плечами.

— Для малышки нет оснований, чтобы он не женился на ней в один прекрасный день. Если бы выходили замуж только за холостяков!..

— Но есть масса вещей, которых я не знаю. Эрмина изменилась, как ты успела заметить.

— А если я задам ей вопрос прямо в лоб?

— Я думаю, что это не совсем правильно. Будь осторожна, она возвращается.

— Что ты будешь есть, малыш? А, Эрмина?

— Я… То же, что и вы, — сказала Эрмина наобум.

— Я треску в томатном соусе и одну сосиску, — сказала Алиса.

— А я бифштекс из рубленого мяса с яйцом и гарниром из сырого лука. И шоколадный крем после сыра.

— И конечно же, натуральное шампанское или божоле, Эрмина? Эрмина! Где ты?

— Мне холодно, — сказала Эрмина, потирая руки. — Бифштекс с перцем и салат.

— Холодно? В такое время года? Восьмого мая? Коломба, ты ее слышишь?

Коломба ответила ей незаметным знаком, и Алиса не настаивала.

— Пей, Эрмина, ты согреешься.

Они опорожнили натощак первый кувшинчик вина. Алиса стала дышать глубже, сняла тем самым напряжение, сжимавшее ей грудную клетку. Она немного опьянела и захотела есть. От вина и желания есть у нее по телу разлилось блаженство, и все вокруг стало светло-желтым. Лица ее двух сестер внезапно утратили привычное выражение, над которым она никогда не задумывалась, и превратились в незнакомые лица, похожие на те, которые встречаешь один раз и которые ничего не утаивают. Видно было, что Коломбе исполнилось тридцать четыре года и она не переставая пичкала никотином свой хронический трахеит.

«Красивое лицо, — думала Алиса. — У нее морщинки в углах рта и губы похожи на мои, но они стали тоньше от усилий держать сигарету во время чтения, игры на пианино, пения, разговора. Взгляд честного робкого человека, длинные морщины на щеках… Я уверена, что она никогда ни на кого не смотрела, кроме Баляби, второй экземпляр чистой добродетели и верности. Малышка очень хороша, несмотря на свои светлые волосы или как раз из-за светлых волос. Но у нее что-то не ладится, не знаю только, что именно. Здоровье? Неприятности? Ревность?.. Эта история с „мосье Уикендом“ не очень понятна… Зачем она пришла сюда, эта вторая мадам Уикенд? Приятно быть здесь с моими закутошницами, и треска такая нежная…»

Она жадно выпила еще один стакан холодного, пахнущего фруктами вина, и шум моря возник в ее ушах. Ей стало еще лучше, блаженство нарушалось лишь неясным беспокойством, чем-то черным, как закопченный потолок или низко ползущая туча. Сморщив лоб, она стала вспоминать.

«Ах, да! — сказала она себе. — Вот что это такое, Мишель умер. Он умер, и это тянется уже столько дней, и я спрашиваю себя, долго ли это будет еще продолжаться… Из-за чего опять эти двое ссорятся?»

— Нет, я туда не ходила, — говорила Эрмина.

— Мне это хорошо известно, — сказала Коломба.

— Нет, точно, я туда не ходила, я этого не скрываю.

— Ты этого не скрываешь, но ты мне об этом не сказала. Ты мне сказала «я должна подождать» таким тоном, чтобы я поверила, что именно дирекция театра просила тебя подождать, пока служащая по найму уйдет. Тогда я, набитая дура, делала все возможное и невозможное, чтобы никто другой не занял этого места. Ты могла бы просто сказать, что тебя это не интересует, что тебе это не нужно, — и я тебя поздравляю с этим, — дополнительная тысяча франков в месяц.

— Прежде всего я ни о чем тебя не просила!

Эрмина не повышала голоса, но у нее снова появилось выражение озлобленной жертвы, ее взгляд снизу вверх и чуть заметное хрипящее стенание в конце фраз. Коломба обходилась с ней без язвительности, но говорила достаточно настойчиво, так что в конце концов она рассердилась. Алиса сделала над собой усилие, чтобы выйти из своего состояния светло-желтой отрешенности и прекратить легкий шум в ушах.