Анн-Мари Нуво - Анжелика в России

— Нам в осаде сидеть за малолюдством невмочь! — перебили его сразу же.

— Да чего их слушать? Расходись!

— Скажите в одно слово, в море идем или Каланчи и Азов воюем и в них сидим? — настаивал Корнила Яковлев. — Чтоб мне писать о том великому государю подлинно…

— Да пошел ты!..

— Пошли, ребята…

— Не смейте расходиться, не порешивши дела! — сорвался Яковлев и, перехватив костыль двумя руками, стал бить им ослушников по головам.

Вздымая пыль, сцепились, задрались…

— Калуженин! Калуженина бьют!..

Калуженин, отмахиваясь ножом, пробивался сквозь толпу, прыгнул на коня и, пригибаясь, поскакал, вслед ему летели камни.

— Тихо! Тихо! Вот батюшка идет!

— Сбивать их с Дона, царских богомольцев!..

— Получи…

Во всю работая плетьми и палками, есаулы усмирили разбушевавшихся казаков.

— Отстали б вы от непослушания и были б со старшиною в совете… — увещевал их священник.

Успокоились Калуженина простили:

— Пусть живет в Черкасске по-прежнему…

— О деле давай!

— Атаманы-молодцы, идем в море над турками и татарами промышлять, — заговорил Корнила Яковлев, поняв, куда склоняется большинство. — Но Каланчи нам не миновать. Ерек рыть долго, да и турки воспротивятся. Каланчи возьмем с налета, но садиться в них не будем, оставим малое число, а всем войском в море выйдем…

— Верно!

— Любо!

— Кого походным?

— Корнилу…

— Не хотим Корнилу! Пусть подавится…

Успокоившийся было круг опять заволновался.

— Кого?

— Михаилу Самаренина!..

Все подхватили и долго кричали:

— Михайлу! Михайлу!

Один из казаков, стоявших на взгорке, до этого все время молчавший и в споры не вступавший, стал раскланиваться во все стороны. Корнила Яковлев отступил, освобождая ему место.

Выбранный походный атаман говорил тихо, склоняясь к окружавшим его и подавшимся вперед казакам, и те сразу же начинали пробираться из толпы, куда-то бежать, скакать, кого-то отводить в сторонку…

Анжелика, увлекшаяся бурными и шумными событиями, вновь попыталась рассмотреть в толпе Мигулина, но пестрое, говорливое море рябило, перекатывалось, заставляло разбегаться глаза. «Надо подойти к тому горбоносому, седому, — подумала Анжелика. — Он посылал со мной Мигулина, он здесь главный…» Она поняла, что пробиться сейчас к Корниле Яковлеву будет невозможно, и он, озабоченный всем, что творится на площади, не станет ее слушать. Надо было подождать, выбрать время, и она, оставив мысль найти в толпе Мигулина, сосредоточила свое внимание на кучке старшин: Яковлеве, Самаренине, избитом Калуженине.

Наконец круг закончился. Старшина в окружении казаков пошла наискосок через площадь в войсковую избу. Анжелика, спустившись с мостков, попыталась пробраться туда же. Но караульный казак у дверей, пропускавший выборочно, увидев ее, воскликнул удивленно:

— Тю! Вот чуда!.. — сорвал с нее шапку и расхохотался.

Одним из первых, оглянувшихся на крик и хохот, оказался Мигулин.

— Ты чего здесь? Я тебе сказал где быть?.. — он оттеснил Анжелику в сторону и загородил собой.

— Я должна видеть вашего главного. Того, что был в Москве.

— Я ему о тебе уже говорил. Надо обождать.

— Я сама хочу говорить с ним.

Мигулин подумал, потом решительно сказал:

— Хорошо. Пошли.

Караульному он объяснил:

— Это маркиза заморская к Корниле Яковлеву по нужным делам.

Тот недоверчиво уставился на костюм Анжелики.

— Придуряется маленько… — успокоил его Мигулин. — Опять же от врагов…

В просторной и светлой войсковой избе шли приготовления к походу. Выбранный походным атаманом Самаренин флегматично, но весомо отдавал распоряжения:

— В верхние городки пошлите сказать, чтоб разбились на четыре части. Три б сюда шли, а четвертая осталась бы городки охранять. Но их долго ждать не будем. Турки проведать могут. Послезавтра на заре выступаем, а с верхних городков пусть догоняют.

Помощники его молча уходили выполнять распоряжения. На лицах их застыла сосредоточенная решимость. Участники необузданного круга на глазах превратились в дисциплинированных, беспрекословно повинующихся солдат.

В углу над тазиком умывался, сморкался и брызгал при этом кровью избитый Радион Калуженин. Корнила Яковлев потчевал московского дворянина и вполголоса ему рассказывал:

— Видишь, какие у нас люди и за кого стоят? Ты доложи на Москве, что все воровство идет у нас на Дону от воров-раскольников, которые у нас живут по Хопру и по Медведице, а именно от старцев разных, да от ссыльных, которые бегут на Дон из украинских городов. Кнутом битые, руки и ноги сечены, носы и уши резаны, ссылают их в новые городки по границе, а те люди объявились у нас на Дону, и воровские замыслы и смуты идут от них. При тебе вот только пришло сюда таких воров человек семь. И наши есть хороши. Вот Самойла Лаврентьев и старый казак, а держит у себя таких воров и дает им на ссуду лодки и ружья. Извести, чтоб вперед таких воров не ссылали в города, которые близ Дону, потому что они из этих городов уходят к нам на Дон, и всякое воровство и смуты начинаются от них. В кругах оспаривают царские указы и дела, ворам потакают и кричат. Мне и другим старшинам и добрым казакам говорить нельзя, потому что всех нас побьют…

Царский человек понимающе кивал и подставлял Корниле кубок.

— Корнила Яковлевич, мы к твоей милости по тому же делу, — громко сказал Мигулин. — Я тебе говорил, но вот она… Их сиятельство… сама до тебя пришла.

— Какое еще дело? Ты о чем? — досадливо обернулся Корнила Яковлев, недовольный, что его отрывают от нужного разговора.

— Да повез же я ее по воле боярина Матвеева до черниговского сотника, но сотника того не застали и на свой страх пошли за Днепр в земли польского короля, чтоб турок найти, но там… сам знаешь… то татары, то ляхи, еле отбились и вот на Дон прибежали…

— Помню… Сказано ж было ждать.

— Да ты ей сам скажи.

Корнила Яковлев задумчиво оглядел Анжелику, подумал и буркнул:

— Я по-французски не знаю.

— Валяй так, я переведу, — придурился Мигулин.

— Кхм, — прокашлялся Корнила Яковлев и громко, как глухому, стал кричать Мигулину:

— Скажи, что в поход идем. Подождать надо. Пусть у нас поживет. Здесь. В Черкасске…

Мигулин кивал и, коверкая слова, переводил на французский.

— Где ты ее разместил? — понижая голос, спросил Яковлев.

— У себя, — так же тихо ответил Мигулин.

— Вот. А после похода будем думать, — продолжал орать Яковлев и, опять понизив голос, добавил. — А если ей у тебя тесно, скажи, чтоб ко мне шла. У меня просторно. Пусть гостит, сколько влезет…

Усмехнувшись, Мигулин перевел.

— Я знаю, что вы идете в поход на турок. Возьмите меня с собой и высадите где-нибудь на турецкий берег, — сказала Анжелика.