Диана Эпплярд - Я больше не люблю тебя

— С тобой больше невозможно разговаривать, — ответил Марк. — Ты, похоже, не в состоянии прислушиваться к чужой точке зрения и не желаешь думать о практической стороне дела. Во-первых, мы тратим целое состояние на няню и группы продленного дня. Во-вторых, через три недели у детей каникулы, и кто за ними будет присматривать? И, в-третьих, я изо всех сил старался дать тебе достаточно времени для учебы и приходить домой пораньше, когда ты просишь. Но сейчас мне очень нужно вернуться к нормальному распорядку вещей. Этот сезон у меня очень трудный, и мне нужна твоя поддержка. Тэсс, я словно со стенкой разговариваю. — Он помедлил и добавил смущенно: — И, кстати, в августе я так и так не смогу присмотреть за детьми, возможно, целых три недели. У нас конференция по продажам в Калифорнии, и Руперт говорит, что это важно.

— Это, конечно, ничего, — сказала Тэсс. — Тебе можно на три недели уехать сидеть на солнышке и наслаждаться великолепной кухней и вином, а у меня нет времени устроить выставку, которая для меня очень много значит.

— Моя работа, — сказал Марк, — важна и финансово прибыльна. Твоя — это просто мечта.

— Я бы хотела с кем-то поговорить насчет устройства выставки. Небольшой. Отдел по связи с прессой? Вряд ли мне нужны они. Хотя все может быть. Соедините, пожалуйста.

— Сработало! В следующую среду у меня с ними встреча. Честно говоря, они тоже подумывали устроить выставку крупнейших художниц и сказали, что с радостью привлекут меня к проекту, потому что я провела такие исследования. Они, конечно, не могут мне платить, но это ничего, я это сделаю из любви к искусству. Буду работать с их собственным экспертом, а у Берт будет своя комната прямо у главного зала. Потрясающе, правда?

— Да, ты даешь, — сказала Ники. — А что говорит Марк?

Тэсс нахмурилась перед телефоном.

— Он пока не знает. Потому что дата выставки в августе. К сожалению, это совпадает с его отъездом, но ему просто придется вернуться пораньше, вот и все. А сейчас мне надо составить список мест, с которыми предстоит связаться. Не только музеи и частные коллекции по всей Франции, но еще и Копенгаген, Брюссель, Ирландия, Нидерланды, Норвегия, Швеция, Америка, Канада и даже чертов Буэнос-Айрес.

— Надеюсь, они хоть телефонные переговоры тебе оплатят, раз ты бесплатно всем этим занимаешься.

— Да какая разница? Ничего интереснее я в жизни не делала, — отозвалась Тэсс.

Марк снял трубку.

— Вы хотите поговорить с моей женой? Извините, но она подходит к телефону только по поводу художницы по имени Берт. Вы из Национальной Галереи? Или из коллекции Ордрупгаардсамлинген? Нет? Ну тогда вам не повезло. Минуточку. Тэсс! Это Марджи.

— О чем это он?

— Лучше и не спрашивай, — отозвалась Тэсс, потом добавила, понизив голос, — ситуация сейчас немного напряженная. А ты как?

— Хорошо, если не считать того, что я сто лет тебя не видела, а мобильный у тебя вечно занят. Что с тобой происходит?

— Ты не поверишь, но я помогаю устроить крупную выставку, на которую придет каждый художественный критик из всех серьезных газет страны, а на следующей неделе в это же время я буду выступать на радио в программе «Час женщины». Буду говорить о Берт Морисо вместе с Томасом из галереи Тейт, он замечательный человек и настоящий эксперт, но я совсем не боюсь и не нервничаю. Я полна покоя и изящества, прямо как лебедь.

— Ух ты, Тэсс! А ты времени зря не теряла. Что по этому поводу думает Марк?

— Мне бы очень хотелось, — сказала Тэсс терпеливо, — чтобы все мои подруги перестали меня спрашивать, что мой муж думает о том, что я делаю со своей жизнью. Вряд ли коллеги Марка интересуются, когда он заключает крупную сделку, что об этом думает Тэсс. Уж позволь мне самой отвечать за свои решения.

— Ого, — проговорила Марджи, — какая ты у нас стала важная.

— Я и чувствую себя важной. Меня еще будут интервьюировать несколько газет. Мне иногда кажется, что уж слишком высоко меня занесло. Я просто студентка, но им, похоже, это нравится. Я ужасно боюсь, что они спросят меня о чем-то, чего я не знаю.

— Не было ли с вашей стороны слегка самонадеянно обратиться в Тейт? — Дженни Мюррей доброжелательно взглянула на Тэсс поверх полукруглых очков.

— Наверное, — нервно призналась Тэсс, откашливаясь. Ей очень мешал ужасный красный свет над дверью в студию, который светил прямо ей в глаза. Именно он сильнее всего напоминал, что она была в прямом эфире на всю страну. — Но я очень сильно ощущала тот факт, что мир искусства ее в основном игнорировал, и нужно восстановить равновесие. А игнорировали ее, — сказала она, начиная увлекаться, — часто в пользу мужчин-художников, не отличавшихся равным ей даром.

— Например?

У Тэсс вышибло из памяти решительно все на свете.

— Э-э… Сислей, — сказала она. О господи, и как же она будет это обосновывать? Слава богу, она не сказала «Ренуар». Это было бы еще хуже.

— И каким образом? — спросила Дженни.

— Потому что я считаю, что как женщина, как и я сама, конечно…

— Безусловно, — улыбнулась Дженни.

— Что она, как женщина-художница…

— Думаю, это мы уже установили.

Тэсс глубоко вздохнула и продолжила.

— Она обращается к женщинам так, как не могут другие художники. Понимаете, многие ее работы считались просто «домашними», но ведь из этого и состоит наша жизнь — укладывать детей в постель, играть с детьми на траве, собирать вишни (что?). И женщины на ее картинах показаны честно, без всей этой чувственности как у трески, которая часто встречается у мужчин-художников того периода… (Треска? Она и правда помянула треску? При чем тут рыба?)

— Кажется, я впервые в жизни услышала слово «треска» для описания чувственности, — рассмеялась Дженни. — Так как же вы начали собирать ее работы?

— Это было сложно, — сказала Тэсс, кивая, но потом поняла, что никто ее не видит. — Сначала я постаралась выяснить, где хранятся ее основные полотна. Оказалось, что в галереях и частных коллекциях по всему миру. Потом я туда звонила, с помощью Томаса, конечно. А если так ничего не добивалась, то писала письма. Еще одна проблема заключалась в том, что, представьте себе, не существует окончательного каталога ее произведений, хотя сейчас этим занимаются три французских эксперта. Реакция была просто потрясающая. Мы думаем, что сумеем собрать примерно семьдесят пять процентов ее работ, в том числе те, которые еще никогда не выставлялись.

— А теперь, Томас Старки, как я уже сказала в начале интервью. Вы директор, ответственный за новые проекты. Почему же эти полотна так долго скрывались от внимания широкой публики? Я хочу сказать…

Тэсс опустила глаза и увидела, что руки у нее трясутся и вспотели. О господи, она надеялась, что хотя бы голос не дрожал. Но все это прошло быстро. Слишком быстро. Она ведь не сказала ничего очень уж глупого, так? Только про треску. И слишком часто повторяла «несомненно». Несомненно. И кивала. Ну, так или иначе, все закончилось.