Елена Свиридова - Мне не забыть

— Зачем они приезжают к нам? — спросила однажды Лера. — Порадоваться, как мы плохо живем?

— Не говори глупости! — вскипела мать. — Жанна — моя сестра!

— Подумаешь — сестра! — не унималась Лера. — От них только и жди какой-нибудь гадости!

— Это неправда. Они мне много помогали…

— Как помогали? Кусок колбасы принесли?

— Не смей судить о том, чего не знаешь!

Мать поджимала губы или, что еще хуже, начинала плакать, и разговор на этом кончался…

Постепенно Лера почти перестала разговаривать с матерью и замкнулась в себе. В конце концов у нее тоже была своя жизнь, за стенами убогой двухкомнатной малогабаритки, в которой она была заточена волею судьбы…

Правда, перед ее отъездом мать сказала вдруг.

— Я не хочу, чтобы ты уезжала!

— Но почему?

— Не знаю… Просто я беспокоюсь за тебя, какое-то предчувствие, что ли…

— Но, мама, я взрослая и вполне самостоятельная, со мной ничего не случится!

Тогда Валерия не придала этому разговору особого значения… Они с матерью, впервые за долгое время, обнялись на прощание, и Лера отправилась на аэровокзал в приподнятом настроении, радуясь вновь обретенной теплоте отношений.

Она любила путешествовать и использовала каждую возможность уехать в другой город — на практику, в командировку, от любой самой захудалой газетенки, за любым материалом. Случалось так, что неразрешимые московские проблемы и безысходные ситуации на расстоянии начинали выглядеть совсем иначе… Каждый раз в незнакомом месте ее ждали встречи с новыми людьми, ей предстояло на какое-то время окунуться в чужую жизнь и отвлечься от своей. А жизнь ее, как вы, наверное, уже догадались, была далеко не райской. Поэтому она так стремилась из дома даже в самую глухую провинциальную дыру, где люди казались проще, отношения — естественнее. Эти поездки стали для нее главной отдушиной в жизни. Красивая девушка, тактичная и сдержанная, умеющая слушать, располагала к себе людей, они охотно поверяли ей свои тайны, делились своими переживаниями, и свое временное участие в судьбах других она воспринимала как нечто вполне естественное. Разочарования наступали потом, когда Лера привозила в Москву увлекательный и оригинальный, как ей казалось, материал, написанный живым языком, и отдавала редактору. Под жесткой редакторской рукой написанное ею становилось унылым, заурядным, стандартным, мертвым. После публикации, если таковая происходила, Лере бывало стыдно перед теми, о ком она писала, ведь она понимала, что берет на себя ответственность за этих людей, за их проблемы, их судьбы. Но чаще всего ее работы вообще не печатали, называя их непрофессиональными, слабыми, неудачными. Лера страдала от уязвленного самолюбия, зарекалась больше никуда не ездить, но проходило какое-то время, и все повторялось. Вот и теперь она сама придумала эту поездку на практику, и не куда-нибудь, а в Сибирь, где воздух — чище, нравы — проще, а люди, как ей казалось, лучше.

Юрген Грасс, впервые попавший в Россию по студенческому обмену, уже несколько дней пребывал в состоянии дурмана. Группу молодых ребят из Гамбургской киношколы принимали так, словно это официальная правительственная делегация. Они целыми днями осматривали достопримечательности советской столицы, ведомые энергичным гидом-переводчиком женского пола. Женщина-гид напоминала Юргену робота, отрабатывающего заложенную в него программу, и он, будучи жертвой этой программы, непрерывно крутил головой в разные стороны, разглядывая то стены древнего Кремля, то колонны Большого театра, то монументальные высотные здания с остроконечными шпилями, увенчанными гигантскими звездами. Конечно, все это было интересно и необычно, но передохнуть не давали ни на секунду. И Зигфрид, и Хайнц, и даже неутомимый Вернер непрерывно зевали, и только Клаус, никогда не расстававшийся с кинокамерой, невозмутимо снимал все, что ему разрешали снимать.

Глядя в окно интуристовского автобуса, Юрген размышлял о том, что загадочная страна, о которой он столько слышал от родителей и в которую так стремился, представлялась ему по рассказам и книгам совсем не такой. Здесь было много показухи, которая раздражала, попрактиковаться в русском языке, на изучение которого он потратил несколько лет, пока не удавалось из-за излишне бдительного гида. В то же время Юргена не покидало ощущение, что настоящую Россию ему еще предстоит узнать, и он с нетерпением ждал этого. На следующее утро немцам предстоял длительный перелет в один из городов отдаленной, глухой Сибири, и там Юрген надеялся наконец увидеть настоящую Россию.

Вечер в опере доконал его окончательно. Он любил и понимал музыку, но грандиозные батальные сцены, громкие арии на знакомом, но трудно понимаемом в исполнении певцов русском языке оглушили Юргена. Он устал от напряжения и предпочел бы сейчас провести вечер в каком-нибудь уютном кафе, потанцевать с хорошенькой девушкой, выпить вкусного пива. Но он понимал, что люди, принимавшие в своей стране иностранцев, пусть даже студентов, старались показать им то, что считалось у них национальной гордостью, и потому терпел, вежливо улыбался, скрывая зевоту…

После оперы Вернер затащил всех в гостиничный бар, где пили виски с содовой и джин с тоником. Это было явной ошибкой, особенно после двух недель напряженных экскурсий, ежедневно завершавшихся застольями с русской водкой. Сознание притупилось окончательно, с утра болела голова, ужасно хотелось спать, а сопровождающий группу свежий, румяный, как яблоко джонатан, гид — уже торопил всех в аэропорт…

Поднимаясь по трапу в самолет, Юрген даже не мог предположить, что через несколько минут произойдет нечто такое, что повлияет на всю его дальнейшую судьбу… В голове все перемешалось, как в неудачном коктейле, в памяти навязчиво всплывали отрывки из оперных арий, стучало в висках и очень хотелось пива… Вернер, излучавший здоровье и оптимизм, успел выучить несколько русских слов и раздавал комплименты направо и налево млеющим от счастья стюардессам. Завидуя выносливости друга, никогда не страдавшего от похмелья, Юрген добрался наконец до своего места, снял с плеча спортивную сумку и, расслабленно опустившись в кресло, прикрыл глаза… Вернер теребил его, отпуская дурацкие шутки по поводу толпившихся в проходе пассажиров, Юрген почти не реагировал… И вдруг появилась она…

Пробуждение от спячки произошло мгновенно. Юрген с интересом стал наблюдать, как по узкому проходу между сиденьями приближается девушка, словно излучая вокруг себя загадочное сияние. Юрген даже встряхнул головой, пытаясь отогнать странное видение. Но это не было видением — живая, вполне реальная девушка спокойно продолжала свой путь по салону самолета. Вернер перехватил взгляд Юргена, улыбнулся и одобрительно кивнул. А Юрген, удивляясь сам своей неожиданной реакции, пытался понять, что же в этой девушке такое особенное, необычное, что заставило его забыть усталость и скуку и испытать редкую, непривычную дрожь, которая пронизывала все его существо, от кончиков пальцев до самого сердца. Ощущение было такое, будто он нечаянно схватился за оголенный провод под напряжением и не может оторвать от него руки. А она была уже совсем близко, посмотрела на свой билет, на номер кресла, поставила под сиденье дорожную сумку и села на свободное место рядом с Юргеном. Он ничуть не удивился. Именно так и должно было произойти. Он вообще был везучим, почти никогда не проигрывал ни в играх, ни в жизни, и стал с нетерпением ждать нового приключения. Несмотря на сильное волнение, он почти не сомневался в успехе. Он хорошо знал себе цену, знал, что красив, обаятелен, он привык к восторженным и манящим взглядам женщин, готовых на все ради его прекрасных глаз, белокурых волнистых волос и обворожительной улыбки. Но чаще всего женщины, которые были в его жизни, не представляли для него большого интереса и оставляли холодной его душу. В свои двадцать три года он был избалован успехом в любовных делах, но не придавал этому большого значения, предпочитая флирту футбол, вечеринку с друзьями за пивом или уединение с любимой гитарой, которую он повсюду возил с собой. Музыкальный от природы, Юрген обучался классической игре у приезжего испанца, в конце концов ему это наскучило, и он сам стал сочинять незатейливые песенки, которые с удовольствием слушали его друзья. Конечно, он пел о любви, с легкой иронией повествуя о своих похождениях и восполняя недостаток чувства сентиментальными словами и скрытой в примитивном подтексте эротикой. Такова была его жизнь до недавнего времени, веселая, беззаботная, благополучная, но сейчас ему показалось вдруг, что в этой его жизни должно что-то измениться…