Паскаль Лене - Неуловимая

Тогда, как обычно, ты жила у приятеля. Ты прожила там всего несколько недель, не больше — но и это было уже много, тем более что ты осталась там совсем одна, поскольку приятель предоставил тебе квартиру в полное твое распоряжение. Он тоже был актером и уехал на гастроли со своим спектаклем. Он предложил тебе пожить у него, чтобы ухаживать за его кошками во время его отсутствия. У тебя кружилась голова от подсчета всех этих ночей, которые тебе предстояло провести «у себя дома», от мысли обо всех тех «половинках постели», от которых ты таким образом избавлялась, и ты бродила по этой большой квартире, переходя из одной комнаты в другую, как Золушка, очутившаяся во дворце волшебного и очаровательного Принца. Особое очарование ему придавало то, что его там не было.

Много лет спустя ты рассказывала мне о той чудесной просторной анфиладе из пяти комнат с балконом, откуда, в самом конце улицы, были видны неоновые огни площади Пигаль, мигающие вывески, кричащие афиши — вся та мишура, что каждый вечер привлекает волны туристов, жаждущих организованного падения нравов. Ты любила смотреть на это — но издалека, так как тебя немного пугало это довольно подозрительное, приглушенное оживление. Иногда ты думала, что там разыгрывается нечто, напоминающее театр, но эта мысль была тебе неприятна, чуть задержавшись на ней, ты испытывала тревогу. Действительно, столь ли уж велика была разница между девушками, раздевающимися на сценах кабаре, позволяющими олухам — мужланам рассматривать потайные места Твоей анатомии — и тобой, мечтавшей сыграть Аньес [1] Аньес — героиня пьесы Ж. Б. Мольера «Школа жен» ( Комм. пер. ) или Марианну [2] Марианна — героиня пьесы французского поэта, прозаика и драматурга Альфреда де Мюссе (1810–1857) «Капризы Марианны» (1833) ( Комм. пер. ) ? И ты спрашивала себя, каким на самом деле будет твой театр, на какие подмостки ты когда-нибудь поднимешься, на какой сцене будет разыгрываться твоя жизнь.

Именно там, в той квартире, с балкона которой ты разглядывала украшенные гирляндами разноцветных лампочек врата таинственных преисподних, таких близких — и оттого еще более пугающих маленькую провинциалку, которой ты оставалась, именно там, в этом слишком просторном и пыльном месте, почти свободном от мебели, напоминающем сценическую площадку, на которой еще не установлены декорации, ты получила по телефону сообщение о том, что тебе предлагается первый ангажемент и назначается долгожданная встреча: ровно в десять часов на следующее утро, как предписывал тебе записанный на автоответчике властный голос. Он наполнил тебя счастьем и одновременно ужасом. Это ведь был сам Господь Бог, призвавший тебя к жизни, разве не так?

Она поставила стрелку будильника на восемь часов, так как боялась опоздать из-за какой-нибудь случайности — забастовки в метро, например. Она даже высчитала, сколько времени ей пришлось бы идти до места встречи пешком. Сколько всего могло приключиться до десяти часов завтрашнего утра! Вечером она не могла ничего есть: пожевала только немного шоколада, оставшегося с празднования Нового года. Спать легла рано. Она боялась встать с темными кругами под глазами, если поспит недостаточно. Ее вызвали лишь для того, чтобы подписать контракт, но она боялась, как бы, увидев ее утомленное лицо, там не передумали.

Разумеется, она не смогла уснуть. Несколько раз она вставала попить воды из-под крана, поскольку у нее пересохло горло. Она старалась притом не разбудить кошек, которые спали на кровати. Она не стала даже зажигать ночник. В результате она наступила на резиновый мячик, служивший котятам игрушкой, и ударилась лбом о створку двери. Подумала, что лицо назавтра будет страшным из-за синяка и решила, что не пойдет подписывать никакой контракт. Поэтому заблокировала звонок будильника. Она хотела только одного: спать, спать, спать… Она знала, что никогда ничего не добьется. И со стыдом думала о разочаровании ее матери, верившей в нее, позволившей ей уехать в Париж несмотря на все поджидавшие ее там опасности.

В конце концов она все-таки заснула, убаюканная тиканьем пузатого будильника, привезенного из Эльзаса, прибывшего вместе с плюшевым мишкой из ее детства и связывавшего ее со временем, когда она меньше всего боялась, когда ужасающее ощущение собственной несостоятельности еще не мешало ей жить.

Звонок будильника прозвучал, как ей показалось, почти сразу же. Она была уверена, что заблокировала его: должно быть, у нее снова что-то не получилось. Ну а раз уж она проснулась, она решила пойти на эту встречу — пусть даже с шишкой на лбу. Ей больше нечего было терять.

На улице было очень темно. В какой-то необычной тишине холодный тающий снег медленно падал на землю. Неоновые огни площади Пигаль еще блестели, но бульвар был пуст.

Тишина, безлюдные тротуары, редкие такси, катившие по улице в мокром шелесте шин, стая бродячих собак, перебегавших от одной урны к другой перед ресторанами и кабаре — ничто ее не удивляло. То тут то там с веток голых деревьев свисали небольшие хлопья снега. Но в ней самой царил куда более сильный холод, чем на улице, и тишина была для нее лишь явным доказательством ее одиночества, ее неудачи.

Она спустилась по лестнице в метро и только в самый последний момент заметила, что входная решетка заперта. Машинально поднялась по лестнице на поверхность: она так и знала, что может начаться забастовка и что ей придется идти пешком. Заметив открытый газетный киоск, решила спросить там, долго ли продлится забастовка.

Продавец газет со смехом объяснил ей, что метро не работает совсем по другой причине: было всего три часа! «Три часа… утра?» — «Правильнее было бы сказать — ночи», — снова засмеялся торговец. Скрывая, насколько это было возможно, сконфуженность и усталость под своей загадочной маской из рисовой пудры, она поблагодарила киоскера и направилась «домой», чтобы дождаться утра в квартире. Но она никогда раньше не выходила на улицу в столь позднее время и не знала, что в таком случае нужно брать с собой ключ от двери запирающегося на ночь подъезда.

Она разозлилась на себя, как имела обыкновение злиться всякий раз, когда с ней что-то приключалось: как можно быть такой глупой, так спутать время? Будильник явно прозвонил не наяву, а в приснившемся ей сне. Это вечная ее тревога, вечное ощущение вины и уверенность в неизбежности провала вышвырнули ее на улицу, в который раз вытолкнули ее из жизни, после чего дверь, разумеется, захлопнулась. Ей было холодно. Снег пробирался к ней под воротник, забивался в туфли — слишком легкие, они должны были придать ей элегантный вид при подписании контракта.

В конце концов она нашла пристанище в газетном киоске. Продавец оказался добрым малым: чего только он не перевидал, сидя на площади Пигаль. Он разрешил ей устроиться возле небольшой газовой печки.