Анна Смолякова - Зеркало для двоих

Симона, не дожидаясь приглашения, сняла пальто, повесила его на вешалку и наклонилась, чтобы расшнуровать ботинки. На шее у нее болталось то самое ожерелье из яшмы, в котором она была на банкете по случаю пятилетия банка. Юля запомнила его исключительно потому, что старалась смотреть только на эти коричневые камушки, перемежающиеся с золотыми шариками, когда Симона задавала Палаткину каверзные вопросы. Ей казалось, что если она встретится с этой стервой взглядом, то просто не сможет скрыть переполняющую ее ненависть. Сейчас ожерелье болталось прямо перед Симониным длинным носом, а сама она продолжала неприлично долго возиться со шнурками. В конце концов Юльке надоело наблюдать ее согбенную спину.

— Чем обязана? — спросила она с максимальной светскостью, не считая, впрочем, нужным скрывать свое недоумение.

Симона еще раз резко дернула за шнурок и выпрямилась. На щеках ее выступили красные пятна, грудь ходила ходуном. Но она довольно быстро справилась с одышкой и спокойно произнесла:

— Я хотела бы поговорить с тобой о Сергее. Кстати, он дома?

«Второй такой вопрос за последние полчаса», — мысленно отметила Юлька.

— Нет, его нет дома. И я не понимаю, почему мы с… тобой должны о нем разговаривать.

— Может быть, и не должны, — легко согласилась Симона. — Я только хотела предупредить: если вы и в самом деле собираетесь устраивать шумную помолвку с гостями из банка и очередным застольем, то лучше этого не делать.

Юля насторожилась. Она уже давно не вспоминала об этой случайной фразе, сорвавшейся тогда с Сережиных губ. Теперь она казалась не такой уж и важной, ведь произошло множество более значительных событий, но какое право имеет эта рыжая соваться в ее жизнь?

— Объясни, пожалуйста, почему?

— Да потому, — Симона вздохнула так, словно ей неприятно было произносить эти слова, — что после двадцатого ноября в Москву возвращается настоящий Селезнев. Наверняка ушлые молодцы из банка попытаются использовать вашу с Сергеем помолвку в рекламных целях, и Селезневу это может не понравиться. За эксплуатацию имени надо платить, иначе получится грандиозный скандал…

Дальше все происходило, как в полусне. Юлька ставила на кухне чайник, собирала на столе карты под равнодушным взглядом Симоны, насыпала в чашки растворимый кофе и лила из носика кипяток, пока суррогатная коричневая жижа не начинала стекать по краям. У гостьи с собой оказались хорошие сигареты. Они выкурили сначала по одной, потом еще по одной. И к моменту, когда Юля уже знала и о том, что Таня рассталась с Коротецким, и о том, что ей было все известно еще с конкурса двойников, пепельница была уже почти полной.

— Ну и что ты посоветуешь мне теперь делать? — она называла Симону на «ты» уже без видимого усилия.

— Ничего, — та пожимала плечами. — Были же у тебя какие-то планы до моего визита, так что живи, как наметила. Только сворачивай потихоньку свою легенду про Селезнева… Надо же, я и не думала, что твоего Палаткина на самом деле зовут Сергей. Бывают же такие совпадения!

Самое странное, что теперь Симона не казалась ей особенно страшной. Может быть, в этом было виновато освещение, но лицо ее даже приобрело своеобразную прелесть. Хотя слово «прелесть» не подходило к этим непривычным, слишком уж далеким от классики чертам, а имя Таня все еще не хотело удобно ложиться на язык.

Когда в разговоре повисла первая же неловкая пауза, Симона достала из сумочки блокнот и написала на листочке номер своего телефона.

— Возьми, позвонишь, если будет необходимость, — она протянула листок Юльке. — Сверхъестественной помощи не обещаю, но, по крайней мере, я смогу сообщить тебе кое-какую информацию о настоящем Селезневе. Я думаю, некоторое время для тебя это будет важно.

Сразу после этого она встала и направилась в прихожую. Юля не стала ее удерживать, понимая, что ее артистического таланта не хватит на то, чтобы изобразить искреннее сожаление по поводу ухода гостьи. В голове у нее царил полный хаос, и все-таки уже у самой двери она не выдержала и спросила:

— Таня, почему ты это делаешь? Ты ведь, кажется, должна ненавидеть меня?.. И еще… Почему ты ничего не сказала Коротецкому раньше?

Симона на секунду задержалась на пороге и пожала плечами…

Сегодня погода просто превзошла самое себя. Конечно, от холодного октябрьского вечера можно было ожидать мерзкого дождя и слякоти. Но чтобы к этому добавился еще и пронизывающий ветер! Селезнев, в общем-то, не относился к разряду мерзляков, но даже он успел пару раз зябко передернуть плечами, пока дошел от машины до подъезда. В окнах спальни горел свет, и он понял, что Лариса дома. Хотя куда бы она могла деться в такую погоду?

Как только он открыл дверь, то сразу почувствовал сладковатый запах ее сигарет, расползшийся по всей квартире. Лариска, при всей ее изысканности, курила неимоверную гадость, пахнущую почему-то подгнившими сухофруктами, как старая добрая «Вега».

— Лариса, — негромко позвал он от порога. Ему не ответили. Но Сергей был уверен, что она его слышит и просто не желает выходить из своего обычного для дождливой погоды легкого транса. Даже на звук его шагов она не обернулась, а лишь слегка дернула изумительным мраморным плечом, то ли неосознанно, то ли давая понять, что его присутствие все-таки замечено.

Лариса сидела на краешке кровати, поджав под себя ноги и уставившись в окно. На коленях у нее стояла пепельница со множеством окурков, а в длинных тонких пальцах с миндалевидными ногтями подрагивала очередная сигарета. Сергею никогда не удавалось поймать хоть на мгновение ее взгляд, когда она вот так смотрела в окно. Кто знает, может быть, ее светло-карие, почти желтые глаза в этот миг были просто отрешенными и распахнутыми, а может быть, в них появлялось что-то такое, что Лариса предпочитала прятать от окружающих? Во всяком случае, каждый раз она торопливо смаргивала, словно пытаясь избавиться от невидимой соринки, и ему доставался лишь мгновенный взлет черных с золотыми искорками ресниц.

Но сегодня она не спешила вернуться в реальный мир и продолжала сидеть неподвижно, лишь изредка стряхивая с сигареты длинный серый столбик пепла. Ее волнистые светлые волосы казались более тусклыми, чем обычно, особенно на фоне неимоверно яркого алого платья из тонкого трикотажа, которое заменяло ей домашний халат. Лариска вообще терпеть не могла все эти халатики, фартучки и тренировочные брючки, в которые запихивают себя большинство домохозяек. По квартире она ходила исключительно в коротком, облегающем и декольтированном, причем в основном без нижнего белья. И Сергею нравилось как бы нечаянно дотрагиваться до ее упругой груди, не замурованной в накрахмаленное кружево и начинающей призывно покачиваться при любом мимолетном прикосновении, нравилось забираться рукой под платье, когда она склонялась к кухонному столу. Иногда Лариса на это реагировала более чем благосклонно, а иногда начинала пищать, как самая обычная, не особенно сексуальная женщина. Да, в общем-то, она и была обычной женщиной со своими капризами и причудами и извечным желанием нравиться. И, как самая обычная баба, чтобы привести свое и без того безупречное лицо и прическу в порядок, она могла проторчать в ванной часа два. И сейчас, глядя на ее поникшие, как бы обессилевшие волосы, Сергей понял, что Лариса затосковала.