Анна Смолякова - Зеркало для двоих

— А что, артист не человек? — философски вопросила Симона, бросив под елочку пакет со скорлупками. — Понимаешь, каждый пьет в меру желания и возможностей организма, независимо от того, дворник он или художник. А то, что атмосфера на съемках к пьянству располагает, это, говорят, правда. Я то, конечно, не эксперт, но вот моя знакомая с факультета менеджмента кино рассказывала, что преподаватель на лекции спросил: чем грозит простой на съемках и почему менеджер должен его предотвращать всеми доступными и недоступными методами? Ну, они кинулись выдвигать версии по поводу денежек, которые тикают, по поводу планов, которые не выполняются. А преподаватель, милый такой, седенький дедушка, и заявляет: «Простой опасен тем, что вся съемочная группа немедленно забухает. И вывести их из этого состояния будет чрезвычайно трудно!» Вот именно такую лексику и использовал, «забухает», говорит… Так что, суди сама…

Лес, издали казавшийся довольно густым, закончился неожиданно быстро. Они остановились под елкой, которая тощей колючей лапой указывала прямо на деревню, и осмотрелись. Действительно, дыма нигде не было видно. И, кроме всего прочего, большинство домов вообще прекрасно обходились без труб. Это был типичнейший дачный поселок, зимой впадающий в глубокую спячку и оживающий только к маю.

— Н-да, — покачала головой Симона, — придется прогуливаться мимо окон и смотреть, не мелькнет ли где человеческий силуэт.

От этих ее слов, сказанных совершенно обычным тоном, у Юльки по спине побежали мурашки. Ей было одинаково неприятно представлять как встречу с бесплотным привидением, так и стычку с реальным «качком», пьяным и агрессивным. И напрасно она пыталась убедить себя в том, что эти парни на даче — друзья Сергея, а значит, совсем не плохие и не глупые люди. Здесь, в этой молчаливой заброшенной деревне, где не было слышно даже карканья ворон, все казалось зловещим и мрачным. Да и Сережа был слишком далеко, чтобы ее защитить.

И все-таки больше всего пугала тишина. Они медленно шагали от дома к дому, вынужденно вслушиваясь в скрип снега под собственными ногами. Юлька всегда считала, что скрипеть может только зимний, слежавшийся снег. А оказывается, ей просто не хватало тишины, чтобы услышать: плачут даже самые тоненькие и одинокие снежинки, ломающиеся под безжалостными подошвами… Увлекшись романтическими сравнениями, она даже немного успокоилась и поэтому вздрогнула от неожиданности, когда Симона, резко остановившись, подняла вверх указательный палец и прошептала:

— Есть!

Дом, перед которым они стояли, отличался от остальных чрезвычайно маленькими габаритами. Это был скорее не дом, а домишко с крохотной кривоватой крышей и плохо прокрашенными ставнями. Юлька взглянула в ту же сторону, куда смотрела Симона, и увидела частые и свежие следы на снегу. Больше всего их было у самого крыльца. Возникало ощущение, что несколько человек долго топтались у порога, не решаясь войти.

— Пойдем, — кивнула Симона и толкнула калитку. Юлька почувствовала, что внутри у нее все начинает противно дрожать, как перед экзаменом в институте. Ей предстояло встретить Селезнева, живого, настоящего, и она совсем не была к этому готова. Нет, она, конечно, заранее настроила себя на то, что увидит человека, у которого будут Сережины глаза, Сережина небритость и даже, возможно, Сережина улыбка. Но только сейчас вдруг поняла, что не сможет его ненавидеть. Каким бы он ни был: пьяным, безвольным, опустившимся. Кто-то другой внутри нее привычно возмутился: «Он же испортил жизнь и тебе, и Сергею!» Но она уже ничего не могла поделать с навязчивым видением, стоящим перед глазами: со старой деревянной табуретки навстречу ей поднимается мужчина с маленькой коричневой родинкой под правым ухом, гладко зачесанными на висках волосами и печально-ироничным взглядом…

Дальше все происходило, как в кино. Симона решительно толкнула дверь, оказавшуюся незапертой, они ввалились в крохотную прихожую. Из угла комнаты за шифоньер метнулась странная фигура в синем балахоне. Потом дверь еще раз хлопнула сзади, и раздался удивленный и недовольный голос:

— А вы, собственно говоря, кто такие?

На пороге стоял высокий черноволосый парень, даже отдаленно не похожий на Селезнева. На нем были только серые старомодные брюки и какая-то ужасная фуфайка, накинутая прямо на голые плечи.

— Вы откуда взялись? — спросил он, переводя взгляд с Юльки на Симону. В это время за шифоньером раздался шорох, и существо в балахоне выползло на середину комнаты. Им оказалась совсем еще молодая, белокурая и голубоглазая девица, закутанная в шерстяное одеяло. Судя по тому, что девица переминалась с одной голой ноги на другую, одежды на ней было еще меньше, чем на парне.

— Максим, я так испугалась, — пропищала она, пятясь к кровати. — Дверь открывается, и вдруг заходишь совсем не ты.

— Извините нас, пожалуйста, — первой нашлась Симона. — Мы просто не туда попали.

— А куда вы еще хотели попасть? — усмехнулся Максим, протиснувшись между Юлькой и шифоньером и усевшись на корточки перед топящейся допотопной «буржуйкой». — Во всем поселке сейчас только три живых души: мы и сторож. Нормальные люди сидят в своих городских квартирах.

«А вы-то что здесь делаете?» — чуть не спросила Юля, но вовремя опомнилась. Достаточно было взглянуть на эту милую парочку, чтобы все понять. Наверняка они ощущали себя тут Адамом и Евой и соглашались мириться разве что с присутствием сторожа, который, по всей видимости, не тянул на роль Змея-искусителя. Быстро успокоившаяся девица высунула из-под одеяла смешную тощую ногу, протянула ее к «буржуйке» и теперь шевелила синими пальцами, чтобы согреться. А «грозный» Максим смотрел на эту цыплячью лапку с таким ласковым восторгом, словно она была верхом совершенства. И Юлька вдруг подумала, что у крыльца так много следов, потому что эти двое стояли там и целовались, прежде чем зайти в дом, бросить сумки и спрятаться на пару дней от всего мира.

— А вы точно уверены, что здесь, кроме вас, никого нет? — поинтересовалась более прозаично настроенная Симона.

— Абсолютно точно, — пискнула девица с кровати. — Сторож всегда ругается, что нас одних сюда нелегкая носит. Да если бы кто был, мы бы знали, правда, Максим?

Максим поправил на плечах фуфайку и вполне резонно предложил:

— Да вы сами у сторожа спросите. Его дом последний справа по этой улице. Хотя, не думаю, что он скажет вам что-нибудь другое…

Сторож Антон Павлович не был артистом, но пил с чувством и основательно. Во всяком случае, свое имя-отчество он пытался выговорить в течение как минимум трех минут. Потом печально слушал историю заблудившихся девиц, тяжело вздыхал и никак не мог понять, чего они от него хотят. А когда наконец, уяснил, то энергично замахал руками: