Тасмина Перри - Папины дочки

Венис сидела в спальне Серены и смотрела в окно на озеро, сверкавшее багрянцем в лучах заходящего осеннего солнца.

— После охоты будет чаепитие. Хочешь, мы к ним присоединимся? Ты же знаешь, папа разозлится, если мы будем их игнорировать.

Серена, лежавшая на постели облокотившись на подушку, молча смотрела на чашку чая, которая остывала на туалетном столике.

— Не хочу. В другой раз, — ответила она. — В конце концов я беременна и имею право отдохнуть.

Она бросила в изножье кровати газету.

— Ты читала это?

— Нет, — ответила Венис.

— Том номинирован на «Золотой глобус».

Венис не знала, что сказать, чтобы не расстроить сестру.

— Но ведь это хорошая новость, правда? — осторожно предположила она.

Серена вздохнула и стукнула кулаком по подушке. Нет, это была плохая новость. Уже пять человек с сияющими улыбками на лице сочли своим долгом оповестить ее об успехах Тома. А она вовсе не разделяла их восторгов. Но что толку объяснять все это Венис?

— Ну конечно, хорошая, особенно в этот год, когда моя собственная кинокарьера пошла коту под хвост! — проворчала она, не глядя на сестру.

Венис очень боялась, что Серена снова разрыдается. Последнее время она чувствовала себя такой несчастной, что постоянно нуждалась в утешении. За все эти годы Венис еще никогда так за нее не переживала. Конечно, она доставляла ей массу хлопот, потому что была самой младшей и самой избалованной, но она никогда не страдала по-настоящему, все шалости сходили ей с рук, ей прощались любые ошибки и капризы. И вот наступила действительно черная полоса, когда счастье и удача изменили ей. Бремя неприятностей оказалось ей не по силам, у Серены не было такой же стойкости и воли, как у Камиллы и Кейт, испытания повергли ее в отчаяние.

Если раньше она светилась красотой и здоровьем, то теперь выглядела уставшей и хмурой. Беременность пока не портила ее, но и не украшала. Казалось, она стала еще более хрупкой и нервной, ее угнетало необычное состояние тяжести и быстрая утомляемость. Сопряженные с беременностью неудобства постоянно раздражали ее. Медленно, но неуклонно она впадала в депрессию. Для Венис наблюдать все это было вдвойне больно. Она так давно мечтала о ребенке, что невольно удивлялась отношению сестры к своему положению. Возможно, причина крылась в том, что Серена была еще слишком молода, чтобы с радостью принять груз материнства.

— Что ты грустишь? — спросила Серена, пытливо вглядываясь в лицо Венис.

— Хочешь знать правду? Меня тревожит твое состояние. Ты подавлена, это видно.

Венис покачала головой.

— И знаешь почему?

— Почему? — сердито спросила Серена.

— Потому что ты еще и с Кейт поссорилась.

Серена покосилась на нее.

— Давай не будем об этом. Лучше подай мне чай.

Венис протянула чашку. Серена сделала пару глотков и вдруг спросила:

— Думаешь, Том получит «Глобус»?

По традиции, существовавшей в семье Бэлкон, после охоты Освальд устраивал праздничный ужин. Все джентльмены должны были явиться на него в костюмах и при галстуках, как на оперное представление, а женщинам полагалось надевать вечерние туалеты.

Но Серена так не хотела показываться гостям, что сама мысль о необходимости наряжаться вызывала у нее панику. К тому же там уже сидела Мария Данте. Серена решила выбрать серебристо-серое платье от «Осси Кларк» в винтажном стиле, которое скрывало бы ее беременность. Несмотря ни на что, она все еще была необычайно привлекательна. Камилла даже подумала, увидав ее, что она удивительно похожа на их мать, Маргарет Бэлкон, в расцвете ее карьеры фотомодели. Однако сама Серена была по-прежнему мрачной, комплименты не радовали ее, она уже заметила среди гостей Марию Данте. Да, они могли бы соперничать, потому что никто не осмелился бы отрицать, что Мария была хороша. Но ее красота была слишком зрелой, слишком тяжеловесной и яркой, особенно теперь, в этом алом бархатном платье, контрастировавшем с иссиня-черным цветом ее волос.

Серена смирилась бы с присутствием в жизни отца другой женщины, если бы та была не такой наглой, как Мария. Втайне она обвиняла Марию в том, что ей удалось рассорить ее с отцом. Это из-за нее он махнул рукой на свою дочь, решив, что ей следует самой восстанавливать свою репутацию и терпеть осуждение общества. Серену раздражала ревность, она боялась, что Мария навсегда отобрала у нее отца и что место рядом с ним отныне будет занято этой бесцеремонной итальянкой. Она поняла, что страстно ненавидит Марию, и ничто не могло уже погасить эту ненависть.

Взяв с подноса Коллинза бокал, Венис задумчиво потягивала вино. Конечно, обсуждать с отцом личные и деловые вопросы сегодня не стоило. Он вернулся с охоты разгоряченный. Лучше было бы потом побеседовать с ним с глазу на глаз. Но откладывать задуманное Венис тоже не хотелось. Улучив минуту, когда Освальд перестал спорить о чем-то с Чарлзуортом, она тут же подошла к нему.

— Как твое плечо? Камилла сказала, что оно у тебя болит.

— Ерунда, — отмахнулся отец. — Почему ты не пришла посмотреть на стрельбу? Я знаю, знаю, ты это не любишь, но чаю-то могла прийти выпить.

— Я очень устала, хотела посидеть в тишине, — оправдалась она, — завтра рано утром вернусь в Лондон. У меня много работы, нужно все подготовить для поездки в Нью-Йорк.

— В Нью-Йорк? — Освальд подозрительно посмотрел на нее. — Зачем ты туда собралась?

— Ты же знаешь, что мне предложили показ.

Он постучал пальцами по бокалу.

— Зачем? Нет никакой необходимости начинать бизнес в Нью-Йорке. Я вижу, что ты и вправду, как говорил Джонатан, одержима глупыми идеями. И хорошо, что большая часть акций принадлежит мне и я буду решать теперь все вопросы.

Понизив голос до шепота, совершенно обескураженная Венис решила не отступаться.

— Я не понимаю твоего предубеждения против Нью-Йорка. У нас великолепные перспективы. Это реальный шанс выйти на мировой уровень, «Вог» обещал нам рекламу…

— Я уже говорил тебе на прошлой неделе, — прервал ее Освальд, — без моего согласия ты в Нью-Йорке ничего делать не будешь. Я считаю, что сейчас нам не нужен бизнес в Америке. Для нас это слишком накладно.

Венис покачала головой.

Она и представить себе не могла, что финансовые проблемы станут препятствием к осуществлению ее планов. Отец так неожиданно восстал против ее поездки, что поначалу она подумала, будто он просто поддался минутному дурному настроению. Но нет, все, оказывается, было куда хуже. Сейчас она всерьез жалела, что Джонатан имел такую существенную долю в ее предприятии. И теперь она досталась ее отцу. Конечно, без денег мужа ей не удалось бы открыть свое дело, но сорок пять процентов акций после смерти Джонатана достались его брату, а тот перепродал их не Венис, а Освальду.