В. Гридасова - Запретный мужчина

Вид банкнот несколько оживил Ласару.

— Ну что там произошло? — спросила она.

— Послушай, Ласара, — издалека начал Тоньеко, — сидя дома и предаваясь меланхолии, ничего не узнаешь, а когда ты ничего не знаешь, помимо светских новостей, это плохо, очень плохо, Ласара…

— Чем же это плохо, Тоньеко? — подыграла ему Ласара.

— А тем, что деловой человек должен собирать информацию, которая способна принести ему денежки… — постучал пальцем по банкнотам, лежащим на столе, Тоньеко.

— А ты деловой человек, Тоньеко! — не торопилась с расспросами Ласара.

— Неужели ты еще не поняла этого, подруга моя бесценная? — изумился Тоньеко. — Да, ты видишь перед собой настоящего делового человека… Итак, тебе известно, о чем сейчас гудит Пуэрто-Эсперанса?

— Откуда мне знать об этом, Тоньеко, — лениво отозвалась Ласара, — у меня после вчерашней дармовой выпивки у Кассандры раскалывается голова…

— Так вот, я сообщу тебе, о чем гудит Пуэрто-Эсперанса… — подняв палец, словно призывая публику в лице жены к тишине, сказал Тоньеко. — Итак, Херман Гальярдо погиб. Он мертв, Ласара, мертв, как шакал, попавший в западню.

Удивление Ласары было неподдельным.

— Неужели?..

— Этот мерзавец сгорел, сгорел дотла в приграничном мотеле… Он со своим выводком вознамерился удрать из страны… На ночь они остановились в мотеле перед тем, как пересечь границу, и там случился пожар. Ирена с детьми и с этой чертовкой Милагритос спаслись, а он сгорел. Об этом написано в газетах.

— Значит, это правда? — спросила Ласара.

— Истинная, самая наивероятнейшая правда. Весь поселок только об этом и говорит. Но слушай дальше… Твой умный муж не уподобился тем, кто стоял и судачил о гибели Хермана на всех перекрестках. Что-то точно силой повлекло меня в церковь…

— В церковь? — фыркнула Ласара. — Никак, ты хотел помолиться за упокой черной души Хермана?

— Ты почти угадала, дорогая моя Ласара, — продолжал Тоньеко, — только помолиться пришел не я, а Пелука. Итак, вхожу я в Божью обитель и вижу: у распятия во всю молится, стоя на коленях, отец Иглесиас, а рядом, распростертая на полу, лежит Пелука, и время от времени, как ненормальная, колотится головою об пол…

— И что тебе до Пелуки, Тоньеко? Может, ты лег рядом с ней, чтобы побиться головой об пол? Твоей башке это бы пошло на пользу, — ехидно заметила Ласара.

— А то, что рядом с Пелукой валялась, как никому не нужная сиротка, эта хорошенькая, маленькая ее сумочка с денежкой, — торжествующе заключил Тоньеко. — Ну, как тебе мое повествование?

— Мне особенно понравился финал, — смахивая деньги со стола и ища взглядом, куда бы их спрятать, оживилась Ласара.

— Дорогая, это еще не финал, — Тоньеко, приложив руку ко лбу, изобразил задумчивость. Легкое облачко точно набежало на его лицо. — В финале мы должны еще больше разбогатеть!

— Понятно, — сказала Ласара, — ты хочешь похитить обгоревшие кости Хермана Гальярдо и продать их как святые реликвии Ирене или Пелуке… Я правильно мыслю?

— Не совсем, — серьезно ответил Тоньеко. — Кости его нам ни к чему… А вот дочурка Хермана и тебе, и мне весьма пригодилась бы… Доченька Ирены… Их всех наверняка вскоре притащит к себе сеньора Эстела. Они ведь остались нищими, голыми, разве благородная сеньора Эстела оставит Ирену, Мартику и эту неблагодарную тварь Милагритос в беде? Как мыслишь, Ласара?

— Не оставит, — подтвердила Ласара.

Тоньеко прошелся по комнате с видом прокурора, произносящего речь в суде, и снова остановился перед женой.

— А известно ли тебе, что сеньора Эстела обожает Мартику не меньше, чем Ирена?

— Мне известно это, Тоньеко…

— А известно ли тебе, что эта сеньора богата, как вдова Онассис?

— Я догадываюсь об этом, Тоньеко, — кивнула Ласара.

— Значит, остается продумать детали похищения Мартики! — с победоносным видом заключил свою речь Тоньеко.

Дверь Гонсало Каррьего открыла заплаканная Онейда.

— Ах, сеньор, — утирая слезы, сказала она, — вы уже, конечно, обо всем знаете…

Гонсало в ответ скорбно наклонил голову.

— Знаю, Онейда, я обо всем случившемся прочел сегодня в газете и решил сразу прийти сюда… Вероятно, скоро прилетит сын Хермана Гальярдо, Карлос.

— Ничего не могу сказать по этому поводу, сеньор Гонсало. Я уже пыталась дозвониться молодому сеньору, но трубку никто не взял. Скорее всего, они с Амалией путешествуют по Испании.

— Да, но он же читает газеты! — проговорил Каррьего.

— Вряд ли в испанских газетах напечатали о гибели сеньора Хермана, — покачала головой Онейда. — Не приложу ума, каким образом разыскать сеньора Карлоса?..

— Сам отыщется, — прозвучал с лестницы резкий голос Аны Росы. — Онейда, вы приготовили комнаты для Ирены и детей? Здравствуй, Гонсало!

— И для Милагритос тоже, сеньорита, — ответила Онейда.

— Ах да, я позабыла про эту уродину… Хорошо, придется наверное, нанять еще одну кухарку. Теперь тут будет столько народу! — Ана Роса скривилась. — Пойдем-ка ко мне, Гонсало.

Они поднялись в комнату Аны Росы.

— Зачем ты пришел? — с порога накинулась на него Ана Роса. — Выразить мне соболезнование в связи с гибелью любовника моей матери?

Гонсало поразило ожесточение, прозвучавшее в голосе Аны Росы.

— Зачем ты так? — молвил он. — Ты сама говорила, что Херман Гальярдо не был любовником твоей матери.

— Ну хорошо, — перебила его Ана Роса, — скажем, возлюбленным… Так ты пришел выразить мне сочувствие? Ждешь, что я начну рыдать в твоих объятиях? Я не из слабонервных.

— Это мне хорошо известно, дорогая, — мягко произнес Гонсало.

— Итак, меня не повергло в транс известие о гибели Хермана, — продолжала Ана Роса. — Меня больше мучает мысль, что теперь мама притащит себе и мне на голову весь этот выводок и станет содержать его на свой собственный счет. Добро бы к нам пришла одна Мартика, а то явится целая толпа! И Карлос вот-вот нагрянет! И эта пресная Ирена начнет разыгрывать из себя безутешную вдову!

— Сеньора Ирена ничего не станет разыгрывать, — возразил Гонсало. — Не знаю, хватит ли у нее сил пережить смерть мужа!

— Скажите, какая любовь! Скажите, какие Ромео и Джульетта! Хорошо бы ей и поступить подобно Джульетте, увидевшей мертвым своего Ромео! Но нет, для этого она слишком любит себя…

— Ана Роса, зачем ты притворяешься жестокосердной, — взволнованно сказал Гонсало, — ты же не такая, нет, не такая…

— Я, в отличие от Ирены, никогда не притворяюсь, — оборвала его Ана Роса. — Я говорю то, что думаю. А думаю я прежде всего о том, что мне теперь житья не будет в этом доме!

Гонсало подошел к ней и осторожно провел рукой по ее волосам.

— Зато мой дом к твоим услугам, Ана Роса, — тихо произнес он. — Дорогая, выходи за меня замуж.