Тони Парсонс - Семья

Томсин склонилась над аквариумом и прижала носик к стеклу. Ее юбка задралась при этом настолько, что бедра обнажились до задницы. Мужчины за ближайшими столиками затаили дыхание, палочки в их руках задрожали от восторга. Лобстеры в аквариуме медленно перебирали своими клешнями и двигались по направлению к Томсин.

— Я почему-то думала, что они розовые, — сообщила Томсин.

— Они розовые, когда вареные, — ответила Кэт.

— А я люблю их в свежем виде. — Дигби тоже приблизил свое мясистое лицо к стеклу аквариума. — Пожалуй, мы возьмем этого. — И он указал пальцем на самого крупного ракообразного.

— Я прослежу, чтобы его приготовили по твоему вкусу, Дигби.

После того как лобстер был выбран, Кэт усадила парочку за хороший столик и приняла заказы на спиртное: белое вино для Томсин и «Асахи» для Дигби. В ожидании заказа они сидели, оживленно перешептываясь и хихикая, словно юные влюбленные. Кэт в это время отправилась на кухню и спросила Бригитт:

— Ты в порядке?

В ответ Бригитт постаралась засмеяться, но у нее получилось нечто, больше похожее на сухой кашель. Вид Бригитт потряс Кэт: совершенно уничтоженная, постаревшая женщина. Очевидно, ничем не обремененная жизнь предполагала также полнейшую уязвимость.

— Кажется, у него от восторга совершенно вышибло мозги, — сказала Бригитт.

— Не думаю, что у него они когда-то были, — пробурчала Кэт и отправилась к шеф-повару.

Затем, когда солнечно-розовый лобстер на деревянном японском блюде, выстланном мелко нарезанным хреном и редиской, приехал на стол Дигби и Томсин, она убедилась в том, что заняла удобную наблюдательную позицию.

На протяжении каких-то нескольких секунд не происходило абсолютно ничего: посетители и их еда просто смотрели друг на друга, словно загипнотизированные зрелищем. А затем улыбки исчезли с лиц, потому что лобстер — с видимым усилием — поднялся с деревянного блюда и пополз по столу. Его клешни оставляли на крышке стола кусочки хрена и редиски.

Томсин вскрикнула. Дигби схватился за бутербродный нож, словно пытаясь защитить себя и свою драгоценную куколку. Лобстер между тем полз по направлению к Томсин, которая вопила теперь от ужаса, не стесняясь других, и ее надувные груди дрожали.

— Может быть, вам подать соус к этому блюду? — спокойно спросила Кэт.

Однако позже она решила, что полная свобода и необремененность — дело совсем не безопасное. Женщину они могут завести очень далеко. Теперь Кэт осознавала это с полной ясностью. Между свободой и несвободой должен соблюдаться баланс.

Человек должен чувствовать себя необремененным, однако не плыть по течению, словно его бросили на произвол судьбы. Он должен быть свободным, но не забытым. Любимым, но не заласканным до полного подавления личности. Только как соблюсти все условия одновременно?

— Мы идем в ночной клуб, — сообщила Бригитт Кэт как-то в субботу после работы. — Пойдем с нами.

За окном уже брезжил рассвет. Ресторан закрылся, и персонал с утомленными лицами мрачно дожевывал отпущенную на их долю еду. На улице вереницей стояли микроавтобусы, готовые развезти всех работников по домам. Вокруг Бригитт вертелся только хоровод молодых, сильно накрашенных официанток. Все они с нетерпением смотрели на Кэт.

— Пошли, Кэт! — Бригитт проявляла настойчивость. — Будет весело!

«Может быть, пару лет назад я бы и пошла, — думала Кэт. — Может, и сегодня пошла бы, если бы у меня не было человека, с которым мне гораздо приятнее и интереснее проводить свободное время».

— Развлекайтесь без меня, — ответила она Бригитт. Сквозь огромные окна «Мамма-сан» Кэт видела, как Рори выходит из машины. — Я еду домой.

— Возьми с собой Рори.

— Он по натуре человек не клубный.

Никакой жалости к Бригитт Кэт не испытывала. Та прекрасно умела со вкусом развлечься. Но сама Кэт не могла вообразить себе ничего хуже, чем пребывание в какой-то грязной дыре, где гремит пошлая музыка, а вокруг снует накачанный наркотиками народ, на пятнадцать лет моложе самой Бригитт.

«Неужели так обычно в жизни и случается?» — думала про себя Кэт. Если женщина не обзаведется семьей в положенные сроки, то кончит тем, что в сорок лет будет глотать наркотики в каком-нибудь отвратительном ночном клубе.

Необремененность — вовсе не такая универсальная вещь, как казалось ей раньше.

Джейк переехал на жительство к отцу.

Разумеется, все считали это абсолютно временной мерой — пока не будут улажены отношения между ним, его матерью и приемным отцом. Кажется (все, что касалось внутрисемейных стычек, было покрыто туманом неопределенности), взрослые поймали его за тем, что он в туалете портил юных девиц.

По мнению Кэт, более покладистого и легкого в обращении человека, чем Рори, трудно было себе вообразить. Сама она приходила к нему и уходила из его квартиры, когда ей вздумается. До позднего вечера она работала и не считала нужным отчитываться перед ним. А когда они проводили время порознь, то она не чувствовала потребности докладывать ему о своих передвижениях.

Любить и не быть при этом задушенной любовью — разве это не именно то, чего она хотела? По своей природе Рори не был деспотом и рабовладельцем (как многие другие мужчины), не имел склонности постоянно липнуть к своей женщине и маниакальной сосредоточенности на собственной сексуальной истории. Он желал, чтобы их отношения развивались и дальше, и чтобы они оба были счастливы. Кэт читала это в его робких, с веселыми искорками глазах.

Однако между ними было нечто, что составляло абсолютное табу: Кэт не имела права даже в малейшей степени критиковать его сына. Запрет на критику она не могла преступать ни при каких обстоятельствах.

С момента последней ссоры Джейка с его матерью Кэт запрещалось даже упоминать о том, что они с Рори могли бы переночевать у нее дома. Потому что Джейк — мистер Ранимость — может подумать, что она его избегает. Рори постоянно беспокоился о внутренней самооценке Джейка. В свою очередь, Кэт размышляла: а ее собственная мать хоть на минуту задумывалась о самооценке дочерей, когда, вызвав такси, ринулась вон из дома?

— Привет, Джейк, мы дома, — окликнул его Рори, когда они с Кэт вошли в квартиру и обнаружили, что Джейк на диване ласкает груди какой-то тощей, сутулой девочки. Вся квартира пропахла черствой пиццей, детским сексом и тем, что Кэт идентифицировала как красную марокканскую коноплю. Сама она терпеть не могла коноплю, однако в их ресторане большая часть кухонного персонала во время перерывов курила именно это зелье.

Но ведь мой персонал — люди взрослые, подумала она. А не зеленые подростки, только что вступившие в период полового созревания.

— Вы что, не могли постучать? — злобно отозвался Джейк, так что Кэт едва не рассмеялась: такой забавной показалась ей мысль, что человек должен стучать при входе в собственное жилье. Пока девочка застегивала бюстгальтер и натягивала на себя майку, а Джейк приводил в порядок молнию на брюках, Кэт старалась смотреть куда-то в пространство. Краем глаза она заметила на майке девочки множество раз повторяющийся слоган: «Во всем виноваты родители, во всем виноваты родители, во всем виноваты родители…»