Тони Парсонс - Семья

Кэт вела себя раскованно и открыто — именно то, что он больше всего в ней любил. Вечно охваченная чувствами, полная жизни. Она не шла ни в какое сравнение с той вечно разочарованной и холодной барышней, с которой он встречался в последнее время. Но больше не собирался встречаться. Перед ним была та самая, его Кэт, которую он снова начал узнавать вопреки накрашенным губам, и высоким каблукам, и платью для особых случаев. Он не мог сопротивляться ее очарованию.

— Я тоже, — сказал он, разворачивая палочки для еды. — Я тоже очень тосковал.

«Придется привыкать спать вдвоем», — думал он чуть позже этим же вечером. На это потребуется время.

Придется привыкать не только к сексу (хотя и это тоже), но и к тому, что ты делишь постель с другим человеком. Привыкать просто проводить ночь вдвоем. Не перетягивать на себя одеяло. Чувствовать рядом чьи-то чужие руки и ноги, которые могут в любую минуту заехать тебе куда-нибудь в ребра или в другое место. Чтобы научиться правильно это воспринимать, обычно требуются месяцы, годы. Но с Кэт все получалось без усилий, словно само собой, и ему это очень нравилось.

С Кэт он ощущал физическую близость гораздо сильнее, чем с любой другой: наверное, потому, что так хорошо знал это длинное тело, от макушки до кончиков пальцев на ногах (средний палец слегка приплюснут, потому что в детстве, когда она очень быстро росла, ей вовремя не поменяли ботинки), эти маленькие груди, дурацкую улыбку, обнажающую и зубы, и десны, — улыбку, которая, как солнце, выходила из-за облаков и освещала все вокруг своим радостным, бесшабашным светом, — вплоть до едва заметных шрамов на мочках ушей, оставшихся после проколов (когда Кэт было четырнадцать лет, а Джессике десять, младшая сестра нагрела иглу над плитой и проколола Кэт уши — вся кухня была в кровищи). Рори знал это тело не хуже, чем свое, и, тем не менее, никак не мог им насытиться. И теперь он чувствовал себя бесконечно счастливым и гордился тем, что им так хорошо в постели.

— Я хочу, чтобы мой ребенок изучал карате, — пробормотала она ему куда-то в шею, освобождаясь из его объятий. — Если, конечно, у меня когда-нибудь будет ребенок.

Он улыбнулся в темноте.

— Твой ребенок? Ты, наверное, имеешь в виду кунг-фу?

— Нет, карате.

— С какой стати?

— Потому что я хочу, чтобы ты ее всему научил. Ты ведь преподаешь карате, не правда ли? На кунг-фу же ты не можешь переключиться?

— Человек не может ни на что переключиться, — сказал он. — Выучился одной профессии и держись за нее до конца. («Какой же непростительной ошибкой было то, что мы тогда расстались! — думал он. — Ведь я едва не потерял лучшего друга!») Я хочу сказать… ты не пойми меня неправильно… это все равно что выбирать себе партнера. Как долго в наше время длятся связи?

— Десять лет, — ответила она. — Сегодня среднестатистический брак длится десять лет. Я читала об этом в газетах. Но такое происходит, когда люди все делают неправильно. А если они делают все правильно, то, надо полагать, связь может длиться гораздо дольше.

Рори перекатился на кровати и заглянул ей в лицо.

— А что ты здесь делаешь, Кэт?

От такого вопроса она слегка вздрогнула.

— Я подумала, что, может, нам снова быть вместе. И еще я подумала, что, может, нам завести ребенка. В конце концов, почему бы не попробовать?

— Кэт.

— Знаю, знаю.

— Кэт, у меня не может быть детей. Ты же знаешь об этом.

— Ничего страшного. Я тут говорила с Меган. Она ведь врач, не так ли?

— Да.

— Так вот, она говорит, что операцию можно сделать заново. То есть провести вазектомию наоборот.

— Чтобы все вернулось на круги своя?

— Не совсем. Просто вместо того, чтобы резать… как это у вас называется? Трубы?

— Протоки. Спермопротоки. Кажется, так.

— Вместо того, чтобы резать протоки, они их сшивают.

Это заблуждение. Непростительное заблуждение. Единственное, к чему могла привести подобная операция, — это к новым разочарованиям и боли. Лучше не оглядываться назад. Да и поздно уже.

— А известно ли тебе, каковы шансы на то, что операция сработает?

— Я понимаю, что это как стрелять вслепую. Меган мне говорила. Я знаю, когда тебе делали эту операцию, тебя предупреждали, что она необратима.

— Именно. Ты считаешь, я сам не задумывался об этом? Не размышлял над тем, чтобы все вернуть обратно? И снова попытаться родить ребенка?

«Исключительно ради тебя, — думал он. — Исключительно, чтобы сделать тебя счастливой».

— Но такое случается сплошь и рядом, Рори. Мужчины делают обратную вазектомию и снова оплодотворяют женщин. Точно так же, как кто-то выигрывает в лотерею.

— А ты знаешь, каковы шансы выиграть в лотерею?

— Я еще раз тебе повторяю: да, это как выстрел вслепую. Но в то же время кто-то постоянно выигрывает в лотерею. А ты, мне кажется, станешь замечательным отцом. Сильным, благородным, остроумным. Да что говорить: ты уже стал замечательным отцом.

— Но я устал. Почему ты не хочешь этого понять? Я уже выложился до конца. Даже если бы все вернулось на круги своя, в чем я сильно сомневаюсь. Я уже все это проходил: бессонные ночи, грязные пеленки, вплоть до куска дерьма в ящике с бельем!

— Но ребенок придаст тебе сил. Он вернет тебе молодость. Он станет для тебя стимулом в жизни.

Ее желание иметь ребенка было беспредельным. И, что самое главное, она хотела родить ребенка именно от него. Ни от какого другого мужчины.

Наступил момент неустойчивого равновесия, когда он мог встать, одеться и уйти домой. Или обнять ее и прижать как можно крепче к себе. Он обнял ее и прижал как можно крепче к себе, и она поцеловала его в губы.

— Мне так тебя не хватало! — признался он. — Я так истосковался по всему, что с тобой связано!

— А я всегда считала, что девочка учится быть матерью от своей собственной матери. Но оказалось, что это неправда. Глядя на Меган и Поппи, я теперь точно могу это сказать. Только собственный ребенок учит женщину быть матерью.

Рори набросился на нее — его обуревала ненасытная жажда, ему хотелось восстановить в памяти все изгибы ее тела и завладеть им окончательно и навеки.

— Ведь ты же тоже этого хочешь? — прошептала она. — Ты ведь хочешь иметь семью и ребенка? Значит, мы оба хотим одного и того же?

Но ему некогда было отвечать на вопросы Кэт — Рори был поглощен поцелуями, — и потому они остались без ответа.

Поппи провела в инкубаторе три недели, а потом ее выписали из больницы. Она так долго прожила в отделении интенсивной терапии, что некоторые медсестры плакали, когда расставались с девочкой.

«Им кажется, что это их собственное дитя, — думала Меган. — И в некотором смысле они правы. Они кормили ее, одевали, беспокоились о ее здоровье. Они следили за ее дыханием и посадили к ней в инкубатор плюшевую обезьянку. Именно они спешили утешить малышку, когда она плакала по ночам».