Ксения Васильева - Ангел из авоськи

— Я же предупреждала, что старик не так прост, и Макс с его торжественным девизом «ничего не боюсь, не боялся и не буду бояться!» вполне мог попасть черт знает в какую историю…

Но Тинка только ручкой махнула — найдется Максик, вот увидишь!

Ангел замолчала, не дай Бог, эта свиристелка догадается о том, что она… Тогда — пиши пропало.

Казиев прибыл к Улите не пустой. Во-первых, и главных, сценарий, считайте, у него. Во-вторых, он поглядит-поглядит, да и предложит Улитке роль, даже если там для нее ничего нет, подпишет пару-тройку реплик, делов-то! И в-третьих, в руках у него еле уместились три алых розы на длинных стеблях, бутылка шампанского и торт-мороженое, что он страстно любил, а Улита не терпела.

— Родная моя, — кинулся он к бывшей жене и запечатлел актерский поцелуйчик на ее щеке где-то возле уха. Она тоже по привычке чмокнула воздух. Тим уже отлетел пташкой на стул, раскинув фалды темного дорогущего сюртука над светло-серыми брюками.

Он был хорош, ничего не скажешь. Пшенично-серая шапка волос блестела, как платиновая, узкие глаза искрились, и весь он был моложе лет на десять.

— Доставай, хозяйка, бокалы, будем пить и веселиться всю ночь!

— С чего бы? — совсем не в тон Казиеву спросила Улита. С нее быстро слетела благостность при виде бывшего мужа, который так и не может оставить ее в покое.

— Есть причинка, — таинственно и смешливо сообщил он.

Улита нехотя стала доставать бокалы и вазочку для цветов, и один бокал выскользнул из рук и разбился.

— Это к счастью! — обрадовался Казиев.

А Улита подумала, но не сказала, что у нее посуда бьется как раз, наоборот, ко всяким гадостям, причем крупным. И разозлилась на Казиева.

Макс, стоя у окна в комнате, решал — уйти, остаться? Вроде бы Улитин муж… Хотя дрянь порядочная! Но это ее дело. Пора ему прекращать вмешиваться в ее жизнь, мессия нашелся! Сам хорош! Так он думал, пока ни на что не решаясь. А Улита, что-то там сказав Казиеву, вошла в комнату и стала в дверях. Как картина в раме. Макс засмотрелся на нее: темно-синее домашнее платье, прямые каштановые волосы до плеч и светлые, ее удивительные светлые глаза! Руки опущены вдоль тела, как у провинившейся школьницы. Если бы он был художником! А он — никто. Финансист, и то — будущий… Но он что-нибудь с собой сделает, он не будет финансистом, как того хочет его безумная мама!

— Макс… — уже в третий раз обращалась к нему Улита, — пойдем, я познакомлю тебя с бывшим мужем. Идем, — повторила она, видя, что он нахмурился и дернулся как-то.

Она взяла его за странно холодную руку — всегда у него руки горячие — и ввела в кухню, сразу представив:

— Это мой юный друг Максимилиан, и, как он говорит, не поклонник, а почитатель.

Она понимала, что говорит пошлость, но ничего иного не пришло ей в голову. Да и не все ли равно, что она скажет, если Казиев уверен на сто двадцать пять процентов, что Макс — ее любовник и что она, как многие в ее возрасте, свихнулась на юнцах.

Казиев привстал со стула, пожимая Максу руку, а тот вдруг из юнца, которым выглядел минуту назад, превратился снова в себя самого — уверенного, надменного, всегда знающего, как поступить Макса! Улита диву далась. Она никогда не видела его таким, каким он был минуту назад, — будто вся его необыкновенность куда-то делась… Нет. Не делась.

Когда Макс переложил со стола папку, принесенную от старика, на подоконник, глаза Казиева загорелись хищным огнем. Он вначале не заметил этой папки, а теперь она его оч-чень заинтересовала! А Макс, как нарочно, положил папку задней стороной, чистой, без надписи, а сама папочка была достаточно толстенькая. Но спрашивать, что это, — Казиев понимал, бестактно и глупо, потому мучился, глядя на папочку и размышляя, как вроде бы совсем незаинтересовано подойти к подоконнику и перевернуть папочку личиком… Черт их знает, эту Улитку и ее юного любовника! Ведь тоже, поди, ищут для Улиты, в чем бы ей сняться…

Макс вдруг пробормотал:

— Я на секунду. — И исчез.

Улита решила, что он больше не придет. И даже почувствовала некое облегчение. Незачем ему с Казиевым сидеть за одним столом. Что Казиев скажет какую-нибудь прикрытую или совсем неприкрытую гадость, — это вернее верного. Макс — бешеный, только об этом никто не знает, а она догадывается. У него всегда личина мальчика из приличной семьи. Казиев подумал злорадно, что любовник сбежал, совсем по-свойски переполз в кресло и там развалился.

— Ну выпьем, старая подружка бедной юности моей, выпьем, где же кружка, сердцу станет веселей, — почти пропел он и добавил жалобно-театрально, — только шампанское открой ты, я же, черт его дери, никогда не умел открывать шампанское, ты помнишь? — И он, наклонившись, как бы поцеловал ей руку, шмякнув губами возле пальцев.

— Ну уж нет, дорогой, помучайся! — откликнулась холодно Улита. Как она помнила все его штучки! — Я даже не знаю, за что мы пьем? За твои успехи? Вот ты и открывай!

Конечно, Казиев умел открывать шампанское, но не любил это нудное дело, и всегда за него открывал тот, кто был рядом, — осветитель, оператор, актрисы…

— Ладно уж, ладно, — сказал он примирительно, — открою. Только вот подождем немного твоего мальчика, если он придет. Я думаю, у него просто нет денег и ему неловко… Или ты ему дала денежек? — Хитро и весело глянул он на Улиту.

— У меня денег нет, чтобы таких мальчиков оплачивать, — бросила Улита, начиная злиться серьезно.

Казиев был на вершине блаженства.

Его бывшая жена, которая вечно его превосходила, наконец-то состарилась и содержит мальчика! А тот, дебил, не смог красиво сыграть! Убежал, роняя сопли… Ну что ж, подождем еще, даже забавно. И все-таки, какого красавчика выбрала!

В это мгновенье, когда у Улиты созрело решение погнать Казиева со всеми его дарами, вошел Макс. Он положил на стол коробку конфет «Рафаэлло», которые Улита обожала, оливки — тоже ее вкус, и банку кофе «Карт Нуар».

Казиева перекосило, но он очень удачно перекроил это в улыбку.

— Наш герой перещеголял старого волчару, — усмехнулся он, — но так и надо! Смена идет нам! Смена! А, Улитка?

Улита, ликуя, улыбнулась бывшему мужу:

— Ну, а теперь открывай свое шампанское!

Шампанское открыл Макс, как-то так получилось, но и этим не был доволен Казиев. Ему все разонравилось. И этот мальчишка, распоряжающийся, как дома, и сияющие серые глаза Улиты (он вдруг с горечью подумал, что когда-то так же сияли ее глаза навстречу ему… Когда и куда это делось? Бог весть!), их мимолетные улыбки.

— А я, собственно, пришел и по делу, но… — начал свой то ли тост, то ли выступление Казиев. — Друзья мои!

Он встал. Макс нехотя приподнялся, а Улита осталась сидеть.

— Я наконец-то имею сценарий! Блестящий! Идея — гениальная, без дураков. Она брезжила во мне… Стучалась! И наконец-то! Свершилось (надо было что-то громоздить, а ведь из-за капризов паршивой девчонки он даже замысла не знает, в чем там дело…). Короче, есть сценарий, и есть роль для Улиты.