Ксения Васильева - Ангел из авоськи

Они ведь даже не переспали с ним! Хотя была готова — черта ли, не переспать с мужиком, который для тебя так расстарался? И — главное! — он бормотал о каком-то совершенно необыкновенном фильме с ее участием!

Улита выпила рюмку коньяка, затеплело, захорошело в груди и жизнь показалась не такой уж и паршивой.

Казиева она разлюбила — и это точно, как швейцарский часовой механизм. Родю полюбить не успела и никогда бы не полюбила, это тоже абсолютная истина. Он был, увы, как говаривали в старину — герой не ее романа!

Есть квартира в элитном доме. За которую, как говорят, бывшая Родина жена собирается биться «до кровянки»! Хотя у Роди этих квартир… И жена его бывшая сейчас владеет ими всеми, потому что дети маленькие…

Кстати, надо обязательно там пожить… Плюнуть на ощущения, в конце-то концов, она должна бы уже стать мудрой! Ведь другого ничего не будет, уважаемая Улита Алексеевна! И тут внезапно ей вспомнился юноша, почти мальчик, который каждый раз встречался ей случайно то у подъезда ее нового дома, то где-то у остановки троллейбуса, у стоянки машин… Странный мальчик… Вернее, странного в нем ничего не было — красивый современный юноша, но с необыкновенным каким-то лицом. Полукровка, видно, но каких кровей, непонятно. Ореховые глаза, волосы, ресницы… Тонкие скулы, нос с горбинкой и необыкновенной белизны зубы — мальчик всегда улыбался ей… Эти зубы и насторожили Улиту: они были так же остры и хищны, как у ее бывшего любимого Тима Казиева… Она не замечала за собой интереса к юным особям иного пола и к юнцу отнеслась лишь с симпатией, без всяких воздыханий, типа: «Ах, если бы лет двадцать скинуть…» И даже подумала: «А интересно, какая у него девочка? Такая же красавица? Или родители подобрали из своего круга все равно какую? Она была уверена, родители — люди небедные.

То, что Улита встречала этого мальчика около дома Роди, теперь ее примиряло со всем чужим, что вдруг досталось ей. Однако она твердо решила, что если бывшая жена Роди подаст в суд, то она, Улита, ни за что бороться не станет — как скажут, так пусть и будет. Ей совсем неплохо здесь, в мамочкиной квартире. Звездой ей больше не быть. Это — истина.

…Что за странный взгляд у этого юноши? Она пыталась разгадать его после встреч, потому что не любила неясностей, никаких и ни в чем. Сейчас поняла, пришло как озарение. Во взгляде его восхищение, восторг и… Влюбленность, как в женщину?.. Актрису?..

И она сказала себе: «А вот теперь ты, моя дорогая, вообще прекратишь размышлять на эту тему! Такое невозможно, не может быть, потому что просто не может быть никогда!»

Резко открылась входная дверь (почему она до сих пор не заберет у Казиева вторые ключи?! Так и родимчик может хватить!), и на кухню огненной кометой влетел ее бывший муж.

— Здравствуй! Дай кофе! — бросил он, и Улита тут же поняла, что ему что-то от нее нужно. Потому что он не стал как обычно сразу говорить, что она плохо последнее время выглядит, что она нехороша была в новом спектакле и что все у нее, скажем мягко, неважно.

Он уже давно не садился с нею за кофе!

«Что же это случилось, мой миленочек? — подумала Улита и усмехнулась: — Узнаю».

Казиев заметил эту усмешку и сразу же вздернулся: «Что ты там себе придумываешь? Ехал мимо и решил выпить с тобой кофе, ведь мы же не враги».

Он был абсолютно уверен, что Улита до сих пор влюблена в него, как кошка, по ночам рыдает в подушку и счастлива, если он покажется на ее горизонте. А вот то, что коньяк на столе — нехорошо. Казиев такой — понесет по городам и весям, что Улита уже не только стара, как грех, но и пьет, короче, спивается.

Впрочем, плевать! Хуже того, что есть, пожалуй, уже некуда, разве что из театра выгонят. Но пока вроде бы это не грозит. За нею еще тащится шлейф дивы Серебряного века, правда, изрядно пропылившийся…

Они чинно и с приятностью во взорах сели за стол и выпили не только кофе, но и коньячка. Казиев был в ударе и рассказывал байки-перебайки, и, что странно, не совсем затертые. Посетовали насчет Роди, и тут Тим прокололся. Может быть, он именно этого момента ждал, к нему подготовился. Ведь не мог же не наступить миг воспоминаний о совсем недавно убиенном Роде. Момент расслабления и как бы даже родства…

— Слушай, — сказал он довольно проникновенно, — послушай, Ула (ага, и Улой стала, а то ведь раньше Улиткой была!), там у вас в группе, ну на том твоем звездном фильме… — он закурил, затянулся глубоко, — были две девчонки, беленькая и черненькая… В массовке… Так вот тут мой второй реж жаждет для следующего моего кина достать девчонку, так, для пробы на ролюшку, потянет, он считает… За ней вроде бы Родька приударял…

Улита знала ее. Даже знает как зовут — Тинатин, или попросту Тинка-грузинка! Тинка-картинка. Она улыбнулась. Казиева передернуло от ее улыбки, но он постарался заняться якобы потухшей сигаретой…

«Ах, Тима, Тима, как же я тебя изучила», — подумала Улита и спросила:

— Это беленькая такая? Милашечка? Прямо с рождественской открытки! Зовут ее Наташка, она с первого курса ВГИКа…

Как у него сверкнули глаза! Вот где сказалась вся необузданность его натуры!

— Не та, белянку реж знает как найти, — холодно, аж Арктикой повеяло, ответил Казиев. — Ему нужна какая-то чернушка, я ее и не заметил, а он вот желает…

«А вот фиг тебе, — подумала Улита, — слишком много дряни ты внес в мою жизнь, сейчас и я тебя припеку малость…»

— Черненькая?.. Не помню. Совсем не помню, — ответила сожалеюще, — а ты посмотри по картотеке, если она снялась где-нибудь…

Казиев рявкнул:

— Я бы и сам до этого дошел!

— Поняла, поняла! — Улита как бы испуганно подняла руки. — Что ты так кричишь? А вообще-то, что ты появился? Может, ко мне с предложением? — спросила она смешливо и хихикнула.

Казиев вспыхнул как свечка, но совсем тихо сказал:

— Ты мне сто лет не нужна! И никому без Роди нужна не будешь!

Он уже не держал себя в руках.

— Естественно, — ответила Улита, — я и не рассчитываю ни на что. А ты ТАК хочешь эту маленькую грузинку, что аж ко мне на кофеи прибыл!..

Она не успела договорить, как получила оглушительную пощечину. У нее посыпались искры из глаз и сразу же полились слезы, не от обиды — на этого монстра она давно перестала обижаться, — от боли. Она прижала руку к щеке и сквозь слезы посмотрела на Казиева. Пар и жар с того уже подсошли, и он был готов то ли к извинениям, то ли хоть к какому-то объяснению. Ну, нет! Объяснений ей не нужно! Улита взяла чашку с недопитым кофе и выплеснула остатки ему в лицо. Попало на подбородок и пролилось на шелковую серую рубашку в тонкую синюю полоску.

— Сука! — заорал он и кинулся было к ней.

Но она, не будь дура, пихнула меж ним и собой стол и оказалась у двери. И, приложив к щеке платок, закричала: