Читра Дивакаруни - Дворец иллюзий

Удрученная этими мыслями, я сидела у реки, когда увидела, как по течению плывет цветок. Да, он действительно был золотым, таким, каким его позже опишет Вьяса (или уже описал?). Он поплыл в мою сторону, как будто подгоняемый каким-то внутренним импульсом. Я никогда не видела такого цветка и никогда не вдыхала такого опьяняющего аромата. Приблизив его к лицу, я почувствовала, как мое сознание замерло, а мои беспокойные мысли утихли. В это мгновение я не жаждала мести и не чувствовала вины, (не из-за моих ли слез Арджуна отправился на верную гибель), и не вспоминала запретные глаза.

Потом аромат исчез. Я посмотрела на цветок и увидела, что он завял. Его цвет побледнел, лепестки стали безжизненными, и все мои печали тут же вернулись.

Я знала, что лекарство состояло не в том, чтобы найти новый цветок, а в том, что Кришна советовал мне снова и снова: «Позволь прошлому уйти. Живи беззаботно. Позволь будущему настать, когда суждено, и раскрыть свои тайны в свой срок». Я знала, что я должна жить жизнью, которая протекала вокруг меня. Я должна была получать удовольствие, вдыхая этот чистый воздух, глядя на этот новорожденный солнечный свет, наслаждаясь простым уютом, который мне дарила шаль на моих плечах. Но я хотела получить в награду восторженный взгляд Бхимы и пошла к нему, вместо того чтобы следовать совету Кришны. Я молча протянула ему мертвый цветок, и он молча поклонился и отправился в путь, чтобы принести мне то, что я хотела.

Через несколько дней он вернулся с целой охапкой лотосов. Ночью в постели он вплетал их в мои спутанные волосы.

Он говорил (или, возможно, эти слова — плод моего воображения?):

— Весь день и всю ночь я шел, следуя за ароматом цветов подобно тому, как охотник идет по следам зверя. Лес был черен и усеян сияющими, словно драгоценности, глазами диких зверей, крадущихся по лесу. Я дунул в свою раковину — и все вокруг задрожало, глаза исчезли. Я улыбнулся, подумав: «Вот как я обращу в бегство своих врагов на поле битвы». В роще я встретил старого самца обезьяны, чей хвост преграждал мне путь. Я приказал ему уступить мне дорогу и сказал, что я Бхима, один из Пандавов, сын бога ветра. Он смущенно заморгал, но видимо, не знал, кто я. А может, он просто был совсем дряхлым. Он попросил меня самому убрать его хвост с дороги и продолжить поиски. Я наклонился, чтобы смахнуть хвост в сторону пальцем — и не смог! Не смог я этого сделать ни двумя руками, ни силой всего моего тела. Я упал на землю, восклицая: «Кто ты?» Он улыбнулся и сообщил, что он — Хануман.

Я уставился на него. Это он пересек океан одним прыжком, чтобы выполнить задание Рамы! Я слышал эту историю еще ребенком и думал, что это легенда. Но он стоял передо мной, старший сын бога ветра — и, таким образом, мой брат, по праву называющийся богом. Он обнял меня и сказал:

— Отдаю тебе свою силу. В Курукшетре я буду с тобой, хотя никто не увидит меня, кроме как в виде изображения на флаге колесницы.

Он указал мне на озеро с цветами и исчез. У озера я сразился с тысячей стражей-демонов и убил многих из них, чтобы получить то, что ты хотела.

Бхима опустил голову мне на грудь, как бы спрашивая: «Теперь ты счастлива?»

— Каково это, — спросила я, когда мы уже лежали, утолив желание, — прикоснуться к богу?

Он не ответил. Возможно, он спал. Или, возможно, на этот вопрос нет ответа. Несколько позже, когда я задала тот же вопрос Арджуне, он тоже промолчал.

Годы проходили, как черная патока — удушливые и бесформенные. Мы все сгибались под их тяжестью, но больше всех страдал Арджуна. Характер Юдхиштхиры не позволял ему сидеть без дела; зачарованные лесом Накула и Сахадева были увлечены животными; а любовь ко мне сковала Бхиму в свои плотные кольца, как мифический змей аджагар. Но Арджуна, подвижный как ртуть, жаждущий славы больше всего на свете, считавший себя героем в гораздо большей степени, чем мужем, братом или сыном, нервничал из-за ограничений, которые на него налагало обещание Юдхиштхиры. Он ждал с нетерпением битвы с Кауравами, чтобы победить и вернуть себе честь, но он знал, что это будет невозможно осуществить, пока не истечет срок нашего изгнания. Поскольку он не мог отомстить за меня, он избегал моего общества: моих спутанных волос, укоризненных вздохов, острого языка.

Наши отношения с самого начала были непростыми, ведь он винил меня в том, что я вступила в брак с его братьями — в том, что он сделал по воле своей матери. Но во Дворце иллюзий, в благословенное, волшебное время наши отношения были мирными, и каждый из нас занимался тем, что любил. Арджуна был начальником города, отвечая за его безопасность. Он объезжал границы своего королевства, чтобы удостовериться в том, что ничто ему не угрожало. В перерывах между этими проверками он навещал других своих жен. Теперь, поскольку мы были погружены в однообразие наших дней, между нами снова возникло напряжение. Я должна была понять знаки, должна была смягчить свое поведение. Но меня сковали кольца моего собственного змея, и не менее слепого, чем Дхритараштра. Арджуна начал проводить больше времени один в лесу. Он говорил, что охотится, но все чаще и чаще он возвращался с пустыми руками, хмурым, расстроенным взглядом. И однажды утром он покинул нас.

Конечно, у него была на это причина: предстоящая война, для которой ему нужно было улучшить свои боевые навыки и освоить новые приемы. А как он мог это сделать, ограниченный рамками нашего грубого, косного существования?

— Время терзает меня, — говорил он Юдхиштхиру. — Я боюсь, что оно разрушит меня до того, как начнется война.

Он решил пойти в горы Химавана и попытаться своим раскаянием умилостивить Шиву. Он бы попросил у него Пашупат, божественную звезду, которая сделала бы его неуязвимым.

— Если я получу Пашупат, — сказал он, — Карна не жилец!

Когда я услышала это, кровь отлила от моего лица. Мои ноги подкосились, и я упала на землю. Я, та, которая нашла в себе силы даже в момент великого оскорбления на суде Дурьодхана. Мои мужья суетились вокруг меня. Юдхиштхира положил мою голову к себе на колени. Бхима брызгал мне на лицо воду. Близнецы обмахивали меня. Польщенный Арджуна взял меня за руки в знак привязанности, что было редко, хотя в этом году не он должен был быть моим мужем.

— Не беспокойся, — сказал он, — я иду туда, чтобы, когда настанет время, восстановить твою честь. Пожелай мне удачи.

Его слова, возможно, были не вполне искренни в том, что касалось его мотивов, но были достаточно правдивы.

Почему я колебалась?

Мои мужья думали, что я была слишком переполнена тревогой за Арджуну и поэтому не могла говорить. Они сочли это милым и женственным и уверяли меня в том, что ему не грозит опасность. В конце концов, Арджуна был величайшим воином в мире. И его отец Индра, конечно, будет присматривать за ним.