Читра Дивакаруни - Дворец иллюзий

И чем больше люди отговаривали меня, тем решительнее я становилась. Желание взбунтоваться, разрушить границы, существовавшие только для женщин, всегда осложняло мою жизнь. Да и какие у меня были варианты? Сидеть со сгорбленными старушками, сплетничать и жаловаться, жуя листья бетеля в ожидании скорой кончины? Невыносимо даже представить такое! Я предпочла бы умереть в горах. Я хотела, чтобы конец моей песни стал достойным и чистым, обратившись в последнюю победу над другими женами. Теперь я мечтала об одном, чтобы обо мне сказали: «Она была единственной женой, которая осмелилась сопровождать Пандавов в их последнем, страшном путешествии. Когда она упала, то не издала ни звука, а лишь храбро подняла руку в знак прощания». Ну как я могла устоять?

Мудрецы проводили нас к подножью Гималаев. После они удалились, так как ступать на простиравшийся перед нами путь мог только человек, навсегда отрекшийся от этого мира. Мы мало знали про этот путь, кроме его имени, звучащего довольно зловеще (хотя Юдхиштхира произносил это название с удовольствием): махапрастхана, путь великого ухода. Мы и понятия не имели, что он собой представляет. Даже Арджуна, который путешествовал больше всех моих мужей, никогда не ступал на эту дорогу. Мудрецы поведали нам, что путь завершается на священном пике, где Земля встречается с обителью богов. Только поистине духовно чистый человек может приоткрыть завесу прошлого, разделяющую миры, и шагнуть в рай. В писаниях было сказано, что это самый удивительный опыт в жизни человека. Но мудрецы предупреждали, что те, кто не столь свят, не смогут дойти до конца. Горные ущелья знали всё об идущих к богам путниках. Мудрецы также предупредили нас, что в горах нас могут подстерегать лавины, кратеры и снежные чудовища, питающиеся людьми.

Когда Юдхиштхира услышал о предстоящих трудностях, я увидела в его глазах интерес, которого уже давно не появлялось в его взгляде. Я знала, о чем он мечтает: войти в рай в человеческом обличии! Это была последняя из его безумных целей, достичь которой он мечтал на исходе жизни. Я хотела бы еще раз напомнить, что на нас была одежда из тонкой ткани, сделанной из древесной коры. Мы были босиком и не брали с собой никакой еды. Так того требовали правила, установленные для каждого, ступающего на махапрастхану. У нас не было даже оружия, с помощью которого мы могли бы защитить себя, в случае если снежные чудовища все-таки существовали. Юдхиштхира заявил, что оружие — это признак самолюбия, и уговорил остальных мужей не брать его в дорогу. Все понимали, что в таком состоянии мы не продержимся достаточно долго, чтобы достичь хоть какого-то пика, а уж тем более священного. Меня это не беспокоило, ведь я уже давно смирилась с мыслью о том, что наша жизнь закончится где-то в горах. Мне рассказывали, что если человек умирает от холода, то почти ничего не чувствует, а просто засыпает. Меня возмущало только одно: если мы упадем, то люди могут списать это вовсе не на физическую слабость, а на слабость нашего духа.

Тропа была узкой и непротоптанной, по бокам ее подпирали острые скалы, а местами нам не давал пройти глубокий снег или вязкая грязь. Оказалось, что не так много людей жаждали уйти из этого мира! Всего через пару часов мои ноги были изранены, хотя из-за холода раны не болели и не кровоточили. Постепенно я и вовсе начала терять чувствительность в ногах. Но все остальные мои чувства лишь усилились. Я никогда раньше не видела ничего привлекательного в пейзажах дикой природы, предпочитая им красоту моего сада. Природа, окружавшая меня во время моих прежних путешествий, казалось, только добавляла мне раздражения и усиливала дискомфорт. Но теперь я не могла оторвать глаз от видневшихся впереди вершин, по которым скользил солнечный свет, переливающийся удивительными красками и разными оттенками золота, пока день клонился к закату. В воздухе чувствовалась резкая сладость. Я глубоко вдыхала снова и снова, чтобы мои легкие наполнились этим чудесным воздухом, и не выдыхала, пока грудь не начала болеть. Этот запах был схож с запахом ладана, которым Вьяса однажды окропил огонь, чтобы тот заговорил с ним.

Я встряхнула голову, чтобы очистить сознание, так как знала, что в начале пути людей часто посещают галлюцинации. Мне уже было тяжело шагать по глубокому снегу, вытаскивая из него ноги. Я продолжала чувствовать запах ладана, и вдруг услышала пение птиц, хотя мы были уже слишком высоко и не могли слышать подобных звуков. Я окликнула мужей, чтобы спросить, не заметили ли они чего-то необычного. Только тогда я поняла, как далеко вперед они ушли от меня. Арджуна гордо шествовал впереди всех, готовый встретить любую опасность. За ним шли Накула и Сахадева, а Бхима и Юдхиштхира, шедшие чуть медленнее, услышали мои слова и остановились. Бхима повернулся ко мне, желая помочь, но Юдхиштхира, положив руку ему на плечо, остановил его. Так он напомнил ему об основном правиле: ни разу на всем протяжении пути человек не может делать шагов назад, что бы ни случилось.

Во мне закипел гнев. Для Юдхиштхиры правила всегда были важнее всего на свете, даже важнее, чем боль или любовь человека. Я знала, что он один может достичь врат рая, так как только он из всех нас сможет отречься от такого чувства, как человечность. Я хотела все ему высказать, нанести последний удар, который он не забудет даже на небесах. Но обидные слова исчезли, так и не слетев с моих губ, как растворяются в ночной темноте пики горных вершин. Какой в них смысл, даже если это — чистая правда? Снег, лежащий на склоне ближайшей горы, принял цвет лотоса, который Бхима однажды сорвал специально для меня. Я надеюсь, что он тоже заметил эту метаморфозу и вспомнил, кем мы когда-то были: самый сильный мужчина в мире, готовый ради любви броситься в любую опасность, и женщина — дитя огня, один лишь взгляд которой мог заставить его совершить безрассудство. Это были хорошие воспоминания, с которыми не жалко завершить земной путь.

Когда я оступилась, то услышала переполох — мои мужья начали ссориться. Я уверена, что Бхима спорил с Юдхиштхирой и пытался, обойдя его, вернуться за мной. Но Юдхиштхире было суждено выиграть этот спор, как и всегда. Потому что Кунти, пытаясь научить своих младших братьев выживанию, заставляла их беспрекословно его слушаться. Бхима всхлипывал. Интересно, станут ли плакать остальные, когда узнают, что со мной случилось? Конечно, даже черствый Юдхиштхира не смог бы сдержать слез, ведь я всю жизнь была рядом с ним в горе и в радости! Но нет, я услышала, как он утешал Бхиму, напоминая ему о великой цели, к которой они следуют. Это одновременно привело меня в ярость и глубоко ранило. Возможно, именно поэтому я не прогнала мысль, промелькнувшую в моей голове: Карна никогда бы меня так не бросил! Он бы вернулся и держал меня за руку до тех пор, пока мы оба не погибнем. Он бы запросто отказался от рая ради меня.