Ксения Васильева - Западня, или Исповедь девственницы

Игорь легко взял на руки Наташу, Светлана было завопила, но Игорь цыкнул на нее, и она замолкла.

— Ирина, помогите моей жене. — Видя, что Алиса открыла глаза и бессмысленно озирается вокруг, Ирина подошла к ней, с трудом подняла из сугроба и кое-как, напрягая все силы, потащила Алису к дому и усадила на маленькой терраске, куда вела только одна ступень.

Вошел запыхавшийся Игорь:

— Маман рыдала и упросила нести Наташу к себе. Как хотят. А теперь, Ирина, вы — мой помощник. Грелки! Коньяк! — Ирина бросилась выполнять. А он опять ушел в сад.

Алек уже сидел на снегу и смахивал рукой снег с Сандрикова лица. Игорь подошел к нему и отвесил пощечину — Алек вздрогнул, вскочил было с ответом, но, увидев холодно-разъяренного отца, стих и наконец пришел в себя.

— Ты мне расскажешь, в конце-то концов, что здесь произошло?

И Алек рассказал отцу все.

— Так, — сказал Игорь свое сакраментальное слово, — будем надеяться, что оба живы… выживут… Но ты не имеешь к этому никакого отношения, понятно? Еще не хватало, чтобы моего сына обвинили в убийстве…

Игорь взял носовой платок, вынул перчатки из кожуха и начисто вытер пистолет Алека. Потом приложил пальцы Саньковой руки (рука была теплой) к рукояти, затвору, слегка кое-где смазав…

— Теперь слушай, сын. Этот работник, которого мы наняли, ленивый, пьяница, нагло требовал денег, а потом напал на Наташу, посла, нашу гостью, и хотел ее изнасиловать. Ты услышал крик, вышел, Сандрик тоже. Ты увидел, что подонок угрожал пистолетом, твоим пистолетом, который ты держал в столе внизу, а этот подонок выкрал… Ну, выгонят тебя из фирмы — ничего, прорвемся. Наташа придет в себя, и ты уедешь. Далее. Сандрик подбежал быстрее тебя, ты плутал, тебе показался крик с другой стороны, ясно? Сандрик бросается на мерзавца, Наташа в беспамятстве, подонок пугается и стреляет, ты подбегаешь, вышибаешь пистолет (Игорь рукой в перчатке прицельно бросил его в сугроб), вот так, и избиваешь его до полусмерти, потому… потому что иначе ты сделать не мог.

Они как мужики тебя поймут, а я им в этом помогу. Главное, чтобы Сандрик выжил. — Игорь подошел и пощупал руку Сандрика. — Теплая… пока… Но — плох, очень плох… Чувствую. Где же, черт возьми, «скорая»?! Милиция обязательно явится сюда. А Наташку лучше всего привести в чувство своими силами, ничего не рассказывая… — Игорь кивнул: — Да, конечно. Как только она придет в себя, тут же в Москву, со Светланой. Если хотят Наташу допрашивать — пусть летят в Европу и записываются к послу на прием. — Игорь чувствовал себя как никогда бодро — состоялось ДЕЛО, и он был в нем необходим. Деятельность, любая, для него — все. — В общем, я пойду распоряжусь, а ты побудь здесь, дождись «скорую».

Алек кивнул, но содрогнулся: ему вовсе не хотелось оставаться в этом теперь странном саду, с зажженной елью, с игрушками и подарками под ней и с двумя молчащими людьми на снегу, то ли спящими, то ли… мертвыми…

Отец бросил ему полушубок на плечи, за что Алек его мысленно поблагодарил, но вслух не сказал ничего, не мог, и прямой, в темном вечернем костюме, стойко зашагал к даче — навстречу воплям, истерикам и рыданиям.

Лерка, когда ушел на «дело» Санек, уютно устроилась в кресле. Она приготовилась ждать и была почти на сто процентов уверена, что Наташка перепугается и отдаст все, что у нее есть. А есть у Наташки, скажем прямо, немало, пусть не прикидывается овцой. «Впрочем, — призналась Лерка, — она и не прикидывается».

Вот на этих приятных мыслях она и услышала выстрел, а вскоре и крики. В тишине сада они хорошо разносились. Лерку затрясло: «Санька пришибли… Не Наташка же! Сандрик! Больше некому!» Санек орал истошно и надрывно и вдруг замолк. Кончилась, Лерка, твоя идея. Не надо было лезть в это гнилое — с самого начала — дело! Она чуть не выпрыгнула из кресла, накинула свою «ламу» и в дверь не пошла, а выдавила оконце и вылезла наружу: какие-то голоса доносились до нее, кто-то кричал что-то, но она не слушала.

Пролезла в дыру (хорошо, Санек эту дыру проделал!) и была такова. В пансионате она не стала выписываться, а, забрав свои вещички, по снежку-по морозцу рванула к шоссейке, где остановила частника, и он ее за тридцать баксов домчал в Москву. Она решила, что завтра же звонит в Минск и отъезжает к сестре навечно, станет гражданкой Белоруссии. Даже о квартире не думала Лерка — так она боялась Сандрика и мести.

Катька сидела у стенки гаража, вся заледенев, и тоже боялась. Боялась за папаню. Вдруг он, пьяный ведь, скажет еще что тетеньке Наташе этой, а она Сандрика позовет…

Тут Катька услышала выстрел и потом папкин голос — он что-то кричал про Сандрика, а потом закричал так, будь его режут. Скорей к папке! Только бы папка был жив и уехали бы они в Супонево.

Вот тут-то и заплакать бы и зареветь Катьке, но слез не было — один страх и ужас, что папаньку убили. Катька, ничего не понимая, выскочила из своего укрытия и поскакала по снегу, туда, где виднелись люди. Катька поняла, что один как бы сидит на корточках, а двое неподвижно лежат на снегу. И папки нигде нет. Когда она подбежала, то даже не посмотрела на того, кто сидит на корточках, а бросилась (и все с сухими, как кора, глазами!) к тем двоим, что лежали на снегу…

Там лежали папка и Сандрик. Катька узнала его по белым волосам, перевела безумный взгляд на папаню — у того лицо краснело кровью, синело от мороза и синяков.

Катька покачнулась, упала в снег на колени перед этими двумя и завыла в голос-голосину:

— Ой, милые-и вы мои-и! Ой, да как же я на земельке-то без вас бу-уду!.. — Но этот вой-плач так вдарил ей самой по сердцу, что она прихватила себя рукой за рот и уже тихо скулила и подвывала, как раненая собака, как смертельно раненная собака, раскачиваясь взад и вперед, не чувствуя холода… И тут в калитку затрезвонили. «Скорая»! Алек облегченно вздохнул и помчался открывать…

Светлана тоже сидела у постели дочери. Та лежала и живая и неживая — сомнамбула… Она ничего не знала и не помнила о том, что произошло. Сознание ее остановилось на безумных пьяных глазах Санька и его мерзком дыхании и на том, что с нее рвут одежду, она обнажена, ей холодно и сейчас с ней произойдет то, что произошло много-много лет назад, и она от этого умрет.

Светлана не плакала. Она будто бы заморозилась там, в саду, на белом снегу, вдали от огней прекрасной рождественской ели, и не могла согреться. Ни слез, ни чувств, ни страха, ни боли — пустота. Что этот мужик оказался тем Саньком, Марининым братом, отцом Сандрика. Светлана запретила себе думать дальше, а продолжала поглаживать руку Наташи, лежащую безвольно на одеяле. Игорь не разрешил переодевать Наташу, сбрасывать с нее шубу, только покрыть одеялом и к ногам — грелки, в рот по нескольку капель коньяка. Наташа так и лежала в розовом, совсем недавно шикарном, а теперь разодранном и грязном платье — не платье даже, а в лохмотьях. Игорь спросил Светлану, что она видела, и Светлана честно ответила — все. Тогда Игорь (он крепко взял все дело в свои руки, и все постепенно отходили от шока, слыша его вдруг ставший снова сильным голос и резкие четкие указания) сказал ей, глядя прямо в глаза: — Но вы же понимаете, Светлана Кузьминична, что это несчастный — на сто тысяч один — случай?