Анна Смолякова - Прощальное эхо

Когда очередная цокотуха начала потирать свои отвратительные лапки, сидя на Оксаниных волосах, он не выдержал.

— Слушай, я сейчас встану, зажгу свет и начну лупить их газеткой! — Андрей резким взмахом руки согнал муху, тут же взмывшую под потолок. — И чего им не спится? Мне почему-то раньше казалось, что они, как ранние птички, должны укладываться часов в шесть вечера.

— Ага… — лениво отозвалась Оксана, изучая густые волосы у него под мышкой. Ей было любопытно представить, как он сейчас поднимется, прямо в таком виде, как лежит, свернет из газеты мухобойку и примется прыгать по дивану и стульям, словно древнегреческий олимпиец в прекрасной первозданной наготе! Только вот ноги несколько кривоватые, да и волосатые!

Муха снова опустилась на белый плафон бра и начала прогуливаться по нему неторопливо и нагло. Диванные пружины скрипнули, Андрей рывком сел. Наверное, он немедленно пошел бы за газетой, но в Оксаниной душе все же шевельнулось сочувствие.

— Бе-едный! — она жалобно и по-детски протянула звук «е». — Тебе же тоже не хочется вставать, правда?

— А что делать? Иначе они нас загрызут!

— У меня вообще-то есть рационализаторское предложение, но пообещай, что не будешь смеяться?

— Ладно. — Он улыбнулся своей особенной улыбкой, и рядом с уголками его губ залегли глубокие полукруглые складочки. — Излагай!

— Видишь мой лак для волос? — Оксана, длинно взмахнув рукой, показала на бывшую тумбу для телевизора, а теперь ее туалетную тумбочку, стоящую рядом с диваном. — Перегнись через меня, возьми его и брызни в муху.

— Ксюшенька, это же не дихлофос! Ты запуталась, маленькая! — Андрей коротко рассмеялся.

— Ну и что? Какая разница? Лак на нее налипнет, крылышки отяжелеют, и летать она больше не сможет. Что нам и нужно.

— Слушай, а это идея! — Он одобрительно и восхищенно покачал головой. — Можно попробовать…

Когда длинное и тяжелое тело Андрея, перегнувшегося через нее, вдавило Оксану в диван, она сдавленно охнула. И тут же почувствовала, как растет и твердеет его плоть, упирающаяся в ее живот где-то под ребрами. Напряженные, как струна, мышцы тянущегося за лаком Потемкина мгновенно ослабли. Он замер, держась одной рукой за край тумбочки, словно прислушиваясь к своим ощущениям.

— Андрей, ну же! Мухи заедят! — протянула она жалобно. Он, все так же плотно прижимаясь к ней, нащупал пальцами лак в аэрозольном флаконе, тяжело выдохнул, а потом судорожно втянул в себя воздух, как человек, долго-долго сдерживавший дыхание, и рывком перекинул свое тело обратно на диван.

На первое облако аэрозоля мухи почему-то не среагировали. Они продолжали перелетать с места на место и мумифицироваться, по-видимому, отнюдь не собирались. Оксана, вскочившая на колени рядом с Андреем, держала его за запястья и вместе с ним выбирала направление «огня». Из пульверизатора вырывались облачка лака, но «враг» все не сдавался. Наконец одна мушка, наверное, самая маленькая и слабая, тяжело плюхнулась на пол и отползла в тень.

— Ага! — азартно завопила Оксана. — Получается!

С остальными «противниками» скоро тоже было покончено. Теперь в комнате пахло лаком так, будто здесь одновременно готовились к выпускному балу тридцать десятиклассниц. Андрей устало упал на диван, увлекая Оксану за собой.

— Полежи на мне еще! — попросила она тихо и обещающе, проводя пальцами по его ключице. — Ну как тогда, когда тянулся к тумбочке…

Он приподнялся на локте, посмотрел на нее со своей особенной полуулыбкой, а потом обхватил за плечи и притянул к себе:

— А, может быть, лучше ты на мне?

Оксана перекатилась к стене и легла рядом, уткнувшись лицом в его шею и положив ладонь ему на живот. Ей нравилось чувствовать локтем, предплечьем, как напрягаются мышцы его ног, нравилось наблюдать, как вздрагивает брюшной пресс. Стремительно растущее, требовательное нетерпение внизу живота возникало у нее с равной быстротой и от его прикосновений, и оттого, что она молча наблюдала за его лицом. Оксана видела, что Андрей хочет ее, хочет остро, мучительно. Черты его лица исказились, верхняя губа слегка приподнялась, обнажив кромку белых зубов, ноздри начали вздрагивать часто и судорожно. На скулах выступили пятна, казавшиеся сейчас, в сумерках, темными. Но Оксана знала, что на самом деле они красные, как румянец у чахоточного больного. Сколько раз она уже видела их во время дневных и утренних занятий любовью! Андрей дышал часто и тяжело, а она продолжала ласкать его там, внизу живота, пропуская между пальцами жесткие курчавые волоски и касаясь тыльной стороной ладони его бедер. Когда он сильно и нетерпеливо сжал ее ягодицы, подтягивая их на себя, Оксана коротко и нервно засмеялась:

— Подожди, подожди еще, не торопись! Тебе будет так хорошо, я обещаю!

— Ну иди скорее ко мне, маленькая, — простонал он, упрямо притягивая ее к себе и скользя вздрагивающей ладонью вверх, от изгиба бедра к груди с напряженным соском.

— Н-нет, нельзя, подожди, — выдохнула она, чувствуя, как всю ее заполняет внутри острое и пронзительное желание. Почему-то в эту секунду Оксане подумалось, что это желание, еще не удовлетворенное, еще зовущее, похоже на вкус барбарисовой карамельки. Эти кисленькие красные конфетки из детства тоже заставляли в каком-то мучительном удовольствии напрягаться мышцы рта и гортани, и казалось, что вкуснее их ничего нет на всем белом свете.

— Нельзя, — повторила она, — и убери руки. Просто не прикасайся ко мне, как будто рук у тебя нет, я все сделаю сама.

— Я так хочу тебя! — простонал Андрей, туда-сюда мотнув головой по подушке, но все-таки покорно убрал ладони с ее бедер. И она заскользила влажными горячими губами по его шее и груди, обводя языком и прикусывая соски с кружками волосков вокруг; гладила его живот и бедра, целовала его колени и пальцы на ногах. Ее руки обнимали его за плечи, затем спускались к талии и ягодицам. Она видела, как судорожно вздрагивают его лежащие на простыне пальцы.

Когда Оксана, широко расставив колени и помогая себе рукой, медленно опустилась на него сверху, Андрей только выдохнул:

— Ох, какая же ты все-таки!.. Как люблю тебя, Оксанка…

Лицо его, искаженное томительной судорогой нетерпения, казалось прекрасным. Даже в темноте было видно, как блестит взмокший от пота короткий «ежик» волос. И она снова подумала, что не встречала мужчины красивее и желаннее Андрея. Все в ней хотело его, тянулось к нему, и она, уже не сдерживая своих чувств, мучительно прогибаясь в спине, простонала:

— Люблю тебя, хочу тебя! Господи, как мне хорошо с тобой!

А потом Андрей, нарушив запрет, все-таки сжал сильно и требовательно ее бедра несколько раз, поднял и опустил над собой ее страстно и нетерпеливо зовущее тело. А потом встал вместе с ней, не выходя из нее, не отрываясь от нее ни на секунду, и, закинув ее ноги к себе на плечи, прислонил к стене. Оксана еще помнила, как терлись ее лопатки по старым обоям, как билось в лицо горячее, прерывистое дыхание Андрея. Но уже через минуту ей показалось, что ее щеки и ступни стали огромными и горячими, грудь сдавила немыслимая тяжесть, заставляющая ребра вжиматься куда-то внутрь, и неритмичные, сильные, нахлестывающиеся одна на другую судороги сотрясли ее тело. Там, внутри ее, еще все вздрагивало, но напряжение уже отпустило, и черты лица начали медленно разглаживаться, как распускающийся под утренним солнцем прозрачный зеленый лист. И только когда Андрей, осторожно подняв ее под мышки, переложил на диван, Оксана почувствовала, что в комнате до сих пор отвратительно и приторно пахнет лаком для волос «Вечерний»…