Анна Смолякова - Прощальное эхо

В тот день она сидела на посту и откровенно клевала носом. Особо тяжелых больных не было, а спать хотелось ужасно. Наташка уже подумывала о том, чтобы перебраться на кушетку в сестринскую и оставить на всякий случай открытой дверь, когда за спиной раздались чьи-то мягкие неторопливые шаги. Она сразу поняла, что это кто-то из персонала. Пациенты, даже уже выздоравливающие, ходили совсем по-другому, тяжело и медленно. Что интересно: стоило человеку переодеться из больничной пижамы в домашнюю одежду, как и двигаться он тут же начинал по-человечески, будто это и не он вовсе пять минут назад еле волочил ноги, шаркая по полу кожаными тапочками. В общем, сейчас по коридору шел явно не пациент. Наташка сильно опасалась, что это Олег, санитар из токсикологии, опять пришел вести с ней длинные, интересные исключительно с его точки зрения разговоры. Олег был юный, худой и глупый. Отпугивать и обижать по-хамски было жалко, а общаться — не хватало уже никаких сил. Она развернулась с откровенно скучным выражением лица, решив сегодня конкретно намекнуть, что перспектива продолжить этот дурацкий флирт ее совершенно не прельщает. Развернулась и замерла. Это был Андрей, Андрей Станиславович. И он, совершенно определенно, направлялся к ней, смущенно улыбаясь.

После того позорного объяснения под больничными окнами они почти не общались. Наташка, завидев его в другом конце коридора, предпочитала нырнуть в первую попавшуюся палату, пережидая, пока он пройдет мимо. Больше всего она боялась, что Андрей кинется в одну из двух крайностей: будет теперь разговаривать с ней либо подчеркнуто холодно и вежливо, либо нарочито дружески. Но, к счастью, в редкие минуты их вынужденного общения он продолжал вести себя по-прежнему, сдержано, без особых эмоций, так, будто ничего между ними не произошло. А потом что-то в нем сломалось. Наташка поняла это еще задолго до того, как по отделению пополз слух, что свадьбы не будет и Потемкин со своей красавицей разбежались.

Однажды во время обхода он осматривал мальчика Алешу, напоровшегося на прут и теперь уже выздоравливающего. В какой-то момент Андрей тогда вздрогнул, будто ему за шиворот неожиданно стекла струйка холодной воды, и посмотрел на мальчишку так, словно увидел его в первый раз. Потом быстро вышел в коридор. Наташа слышала, как он говорил Вадиму:

— Не могу. Просто не могу его лечить. Пусть возьмет кто-нибудь другой… Да, я понимаю, что это был только повод, пацан тут ни при чем. Но не могу — и все…

Голос Андрея, обычно ясный и чистый, сейчас звучал приглушенно, словно сквозь стелющийся у земли туман.

В свете последних событий собственное дурацкое поведение казалось ей еще более постыдным. Наташка подумывала о том, что, когда пройдет какое-то время и Андрею станет немного полегче, нужно будет обязательно подойти к нему и извиниться. Просто извиниться, не вдаваясь в подробности, не разводя снова весь этот сыр-бор…

А теперь он сам шел к ней и улыбался! Сердце ее забилось часто-часто. Мама в таких случаях говорила: «Колотится, как у зайца хвост». И Наташка с испугом и отчаянием подумала, что, наверное, похожа сейчас на зайца со своими прилизанными, забранными в нелепый хвост волосами, с вытаращенными глазами и нелепыми «мультяшными» ресничками, с широкими, прямо-таки заячьими передними зубами.

— Привет, — сказал Андрей и опустился на соседний стул.

— Здравствуйте, — произнесла она заледеневшими губами. Перед ней на столе лежала открытая на пятнадцатой странице книжка с детективами Сименона. Наташка машинально захлопнула ее и отодвинула на край стола, продолжая неотрывно смотреть в его глаза.

— Чем занимаешься? — спросил он, видимо, сам смущаясь бессмысленности своего вопроса. Что тут можно было ответить? «Сижу, читаю книжку, хочется спать, поэтому дальше первой главы не продвинулась. А теперь пришли вы, и я с вами разговариваю»? Примерно в таком духе проходили обычно ее беседы с юным санитаром Олегом. Но Андрей, по всей вероятности, хотел поговорить о чем-то очень важном. Наташка была в этом уверена и даже, наверное, могла бы поклясться. И не мог начать, не чувствуя ее поддержки.

— Андрей Станиславович! — Наташка судорожно сглотнула и зачем-то перевела взгляд на его пальцы, неритмично постукивающие по краю стола. — Я давно уже хотела вам сказать… В общем, извините меня за тот разговор! Это было ужасно глупо…

Его пальцы замерли и сложились так, словно он хотел показать ей, как выглядит крошечный, вставший на задние лапы динозаврик. Она вдруг с пронзительной ясностью поняла, что ей нужно остановиться, что договаривать ни в коем случае нельзя. Потому что тогда стена между ними, почему-то вдруг ставшая страшно тонкой, снова мгновенно обрастет слоем кирпичей и цемента.

— Да, я в общем-то тоже об этом… Хотя и не совсем. — Андрей волновался, нервно покусывая губы. От его прежней смущенной улыбки не осталось и тени. — Я вот что хотел спросить у тебя, Наташа… Тебе по-прежнему негде жить?

— Почему негде? У меня место в общежитии. — Она вдруг почувствовала, что дышать становится трудно. Ничего особенного еще не произошло. Он справлялся о ее проблемах, принимал участие в ее судьбе, но, Господи, как это было много! Да если бы даже он сейчас нашел для нее комнату за сто долларов в месяц у какой-нибудь старушки, что было бы слишком серьезным ударом по скромному бюджету медсестры, она бы переехала туда, крича от счастья! Пусть бы даже пришлось работать в два раза больше и спать по три часа в сутки. Ведь это был бы его вклад в ее судьбу, желание ей помочь!

— Ну да, конечно… — Андрей снова забарабанил пальцами по столу, «сломав» «динозаврика». И Наташка почувствовала, что он уйдет, так и не решившись сказать что-то важное. Она испугалась, что сейчас просто заплачет от досады и разочарования, когда он продолжил:

— Просто я хотел предложить тебе нормальные условия, ну, и прописку московскую, естественно… В общем, глупо все это выглядит, но… Наташа, выходи за меня замуж!

На этот раз мир, устоявший во время их разговора под окнами больницы, все-таки рухнул. Она почувствовала, как к щекам горячо прилила кровь, кожа мгновенно покрылась мурашками, а в ушах тоненько-тоненько зазвенело.

— За-амуж? — переспросила ошарашенная Наташа с выговором купеческой дочки, лузгающей на крыльце семечки, растянув звук «а».

— Да, замуж, — повторил Андрей и неровно, пятнами, покраснел. Наверное, следовало переспросить, не издевается ли он, не шутит ли? Но она почему-то мгновенно и безоговорочно поверила, что это правда. Наташа не могла бы объяснить ни себе, ни кому-либо другому, почему так происходит, но то, что это происходит в действительности, она не сомневалась. Да и, в конце концов, разве могло быть по-другому? Разве любил его кто-то еще так как она? Разве могли там, на небе, допустить, чтобы эта ее любовь осталась нерастраченной? Она уже чувствовала, как сквозь судорогу, сковавшую ее лицо, проступает неуверенная, счастливая улыбка, когда Андрей снова заговорил: