Анна Смолякова - Прощальное эхо

— Только это не совсем то, о чем ты думаешь… Это я, болван, виноват, не так выразился… В общем, речь идет о том, что ты официально становишься моей женой, переезжаешь ко мне, получаешь прописку, мы с тобой начинаем жить, как нормальная семья, но это не значит… Короче, это не потому, что я тебя люблю или что-то к тебе испытываю.

Он продолжал говорить, наворачивая одну на другую казавшиеся ей бессмысленными фразы. Потом Андрей заговорил о ребенке, которому нужна мать. Как она поняла, Оксанином ребенке. О том, что если ей что-то не понравится, она в любой момент может подать на развод. О том, что они, в самом деле, могут жить как нормальная семья. О том, что женитьба необходима ему для оформления каких-то документов…

— Ты прекрасный человек, — говорил Андрей. — Мне почему-то показалось, что я могу попросить тебя об этом. Тем более что и квартирный вопрос тебя волнует. Понимаешь, этому ребенку вообще-то не суждено было жить… Если ты согласишься, я расскажу тебе подробнее…

Ей хотелось плакать, а слез не было. Наверное, он понял, в каком состоянии она находится.

— Наташа, — Андрей осторожно и неуверенно, совсем как тогда, осенью, взял ее за руку, — я тебя, наверное, обидел? Прости меня, ради Бога, и считай, что мы ни о чем не говорили. Конечно, с моей стороны было большим свинством это тебе предлагать…

— Нет, почему же? — Она подняла на него вот-вот грозящие налиться слезами глаза. — Меня очень заинтересовало ваше предложение. С детьми я обращаться умею, у меня два младших брата и сестра, а прописка мне действительно не помешает. Так что, если не найдете лучшей кандидатуры, можете на меня рассчитывать.

Наташа договорила и торопливо потянулась к книге, давая понять, что разговор окончен. Еще не хватало разреветься при нем! Не хватало, чтобы он подумал, будто она поверила, вообразила невесть что и теперь обиделась! Да, может быть, она с самого начала рассчитывала именно на деловое предложение и ни на что больше! Строчки перед глазами прыгали, и она пыталась сфокусировать взгляд хотя бы на начальной букве фамилии Мегрэ, напоминающей о том, что скоро откроется метро и, сдав дежурство, можно будет уехать домой и там нареветься вволю. Андрей никак не уходил. Она подняла взгляд от страницы, пытаясь изобразить на лице светское удивление по этому поводу и понимая, что получается это у нее чрезвычайно плохо. И тут он снова взял ее за руку, легонько сжав пальцы, и произнес то, чего она меньше всего ожидала услышать. Всего одно слово: «Спасибо!».

Когда он ушел, оставив ее наедине с комиссаром Мегрэ, до Наташи дошел весь смысл случившегося. Пусть на каких-то там условиях, пусть без любви, но она будет женой Андрея! Ему нужна женщина, которая по документам станет матерью его ребенка и которая будет этого ребенка воспитывать. По сути дела, нянька со штампом в паспорте. Но тем не менее из множества девушек, которые охотно согласились бы на это, он выбрал ее! Именно ее! Это не могло ничего не значить.

Заявление в загс они подали через неделю, и в тот же день она уволилась с работы. Как Жанка и Олеся восприняли это сногсшибательное известие, Наташа уже не узнала. С Андреем она общалась исключительно по телефону, обговаривая деловые подробности. В день так называемой свадьбы они договорились встретиться лишь за полчаса до регистрации. В общем, все это было странно. Очень странно…

— Ну, вот и все! — Любка взбила ее волосы у висков и, скрестив руки на груди, отошла в сторону. Ольга, решившая посвятить время до Наташкиного ухода изучению фармакологии, а может быть, просто уставшая на нее нападать, тоже подняла глаза от конспекта. Взгляд ее не выразил ровным счетом ничего. Наташа сползла с кровати и в одних трусах и лифчике, правда, беленьких, а не траурно-черных, подошла к зеркалу. «Стодолларовая» косичка, на плетение которой Любка потратила больше получаса, особого восторга в ней не вызвала. Косичка как косичка. Волосы сильно и как-то чересчур аккуратно забраны назад, лицо от этого делается узким и беззащитным. Ужасная, похожая на мышиный хвост, прядь болтается возле уха. Да еще и челка, искромсанная филировочными ножницами, свисает над правой бровью… А в общем, не все ли равно? Разве можно спрятать под пышными локонами острые ключицы, худые, как у узника Освенцима, плечи?

Наташа стремительно отвернулась от зеркала и, схватив со стула платье, натянула его через голову.

— Осторожнее! — сдавлено крикнула Любка. — Всю прическу поломаешь!

— Ничего, — она высунула тщательно подкрашенное лицо из ворота. — Мой жених как-нибудь переживет…

Когда они с Любкой подошли к зданию загса, на часах было уже без двадцати одиннадцать. Андрей вместе с каким-то незнакомым и невзрачным парнем прохаживался возле автостоянки. Он был без шапки, в расстегнутой куртке, под которой виднелся серый костюм, и казался таким свободным, таким красивым и таким чужим, что у Наташки даже защемило сердце.

— Который твой? — шепотом поинтересовалась Любка, взяв ее под локоть.

— Тот, который с цветами, — отозвалась она не без сарказма. — Могла бы сама догадаться…

— Да? — Любка удивленно приподняла брови.

Розы в руках у Андрея болтались бутонами вниз, как ненужный веник. Наташке вдруг стало обидно за цветы, вовсе не виноватые в том, что бракосочетание такое дурацкое. И еще она подумала, что точно так же, как эти розы, выглядела бы сейчас ее мама, решительно отказывающаяся понимать, почему ей нельзя приехать в загс. Мама бы, наверное, явилась в своем любимом бордовом платье с люрексом, прическа ее густо пахла бы лаком, она улыбалась бы и призывала к всеобщему веселью, точно не зная, но чувствуя: что-то здесь не так.

— Здравствуй, Андрей, — она решительно прошла к нему прямо через заснеженный газон и тронула за локоть. «Здравствуй» далось с трудом. Наташа в последнее время называла его по имени, но все еще на «вы»: «понимаете, Андрей», «повторите, пожалуйста, Андрей», «скажите, Андрей». Теперь при посторонних это выглядело бы неестественно и глупо. — Здравствуй, Андрей, — повторила она, прокашлявшись.

Он обернулся в тот самый момент, когда почувствовал прикосновение ее пальцев, и теперь смотрел на нее так, будто видел в первый раз. Андрей вглядывался в лицо женщины, которая, поставив свою подпись в загсовском журнале, окончательно вырвет его из того счастливого времени, в котором он любил Оксану, надеялся жениться на ней и был полон надежд. Может быть, в последний раз он смотрел на безобидную и в общем-то милую девушку Наташу Солодкину, которой через пятнадцать минут предстояло стать Натальей Потемкиной, стать его нелюбимой женой? Скорее всего да. Ничего другого не мог передать его странный взгляд.

— Здравствуй, Наташенька, — сказал Андрей и холодными, безучастными губами поцеловал кончики ее пальцев.