Ребекка Уэллс - Божественные тайны сестричек Я-Я

Она вдруг осеклась.

— Я вам надоела? Мама прислала мне этот альбом, и я последнее время постоянно его листаю, но вам, может быть, неинтересно?

— Сидда, да брось ты, — отмахнулась Мэй. — Такие свидетельства эпохи! Как же неинтересно?

— Видите ли, — продолжала Сидда, — по правилам котильона спиртные напитки были запрещены. Поэтому все приносили с собой маленькие фляжки и смешивали спиртное в туалете. Но когда за детьми присматривали я-я, они превращали все мероприятие в собственную вечеринку. Мало того что отказывались прятать свою выпивку, так еще щедро наливали любому подростку, который хотел опрокинуть стаканчик, два или пять. И проделывали это два года подряд, причем на второй возник небольшой скандал, когда мальчики начали подсаживать девочек на плечи, чтобы те смогли ломать пинаты [43] Детские праздничные наборы в специальных футлярах. из папье-маше. Но мы, очутившись так высоко от пола, не могли устоять против соблазна попытаться сбить других девчонок с плеч их кавалеров. И что тут началось! Ярды порванного тюля и измятой тафты! Несколько роковых женщин летят вниз, результатом чего явилось немало отколотых и выбитых зубов! Ну и все такое. После этого комитет котильона решил больше не просить я-я и их мужей присматривать за детьми на балу. Мало того, им вроде как вообще запретили показываться. Нужно признать, что у них действительно были на это основания, но беда в том, что эти бабы в комитете были самые что ни на есть мисс Алмы Тощие Задницы. Специальный термин я-я для напыщенных, официозных особ.

— Мне можешь не объяснять, драгоценнейшая, — вздохнул Уэйд. — Международное общество «Алмы Тощие Задницы» весьма активно действовало в моем родном городе Канзас-Сити. Мало того, там еще имелось и братство: интернациональная ассоциация «Альберты Тощие Задницы».

— Не томите нас, мисс Уокер, — попросила Мэй. — Что было дальше?

— Уместнее всего было посчитать, что жители Торнтона достаточно хорошо успели узнать я-я, чтобы пытаться что-то им запрещать. Но нет, они полезли на рожон, так что в следующем году я-я явились в полном составе: жены в вечерних платьях, мужья в смокингах — и прошествовали в зал мимо шеренги членов комитета, встречающих гостей. Те были так шокированы, что даже не попробовали их остановить. Очутившись в зале, они заняли большой стол, устроили там бар и, конечно, стали центром всеобщего внимания. Я была в ужасе.

— И разразился скандал? — полюбопытствовал Уэйд.

— Нет, пока не прибыла полиция. Когда их выводили, вспышки камер взрывались по всему заду отеля «Теодор». Шел шестьдесят девятый год, и мать, в духе времени, стала именовать своих приятелей «Котильонной восьмеркой».

— Шутишь? — не поверила Мэй.

— В Обнаженном городе существует миллион историй. И это только одна.

И прежде чем Сидда закрыла альбом, Уэйд успел вытащить еще один снимок.

— Вот и молоденькая мивочка Виви. А это твой отец?

Сидда даже растерялась, увидев красивого молодого человека, игравшего на скрипке. Гибкий и грациозный, он стоял, прислонясь к дереву. Темные большие глаза и самые чувственные губы, которые когда-либо приходилось видеть Сидде у мужчины. Одет просто: в белую рубашку с засученными рукавами и брюки защитного цвета. На лице — выражение счастливой сосредоточенности. Слева протянулась низкая древесная ветвь, какие бывают только у виргинских дубов, на которой восседает шестнадцатилетняя Виви в белой крестьянской блузе, широкой юбке и босоножках. Вместо того чтобы смотреть на скрипача, она склонила голову набок. Глаза закрыты, на губах улыбка, словно она целиком погружена в музыку. Тот, кто снимал эту сцену, поймал очень интимный момент, и Сидде вдруг почудилось, что следовало бы спросить разрешения, прежде чем смотреть на этот снимок.

— Нет, это не мой отец, — ответила она. — Это Джек Уитмен. Мой отец никогда не играл на скрипке.

— Не считаете, что он выглядит, как… — начал Уэйд, но Мэй поспешно его перебила:

— Не знаю, в чьих руках была камера, но можно сказать: снято с душой.

Сидда посмотрела на нее и снова перевела взгляд на фото. Ей хотелось повернуть время вспять, невидимкой появиться рядом с девушкой на снимке, услышать музыку, разделить расцветающую радость матери.

Несмотря на приглашение Сидды переночевать, Уэйд и Мэй уехали после ужина, объяснив, что уже заказали комнаты в «Калалох резорт» на побережье. Сидда проводила их до «мустанга», старомодного кабриолета Мэй, и женщины обнялись.

— Будь поосторожнее в бывшей Чехословакии, — шепнула Сидда.

— И в Греции, и Турции, и куда ее еще занесет, — добавил Уэйд.

— Не будет же твоя ма злиться вечно, Сид. Господи, почему бы ей просто не посмотреть пьесу? Не сдавайся, дорогая. Пока вы обе живете и дышите, шанс есть всегда, — сказала Мэй.

— Спасибо, — кивнула Сидда.

— Всего тебе хорошего. Если возникнут какие-нибудь гениальные идеи насчет «Женщин», немедленно шли факс Джереми. Он знает, где меня найти.

Уэйд обнял Сидду.

— Прости, если был стервозным. Просто хочу, чтобы все мои дети были счастливы. А Коннор Макгилл — такой жеребец-душка, что просто ой! Я имею в виду, та-акой гений-дизайнер.

— Я тебя люблю, Уэйди, — призналась Сидда.

— И я тебя, Сидди.

К своему удивлению, Сидда едва не расплакалась после их отъезда. Ей почему-то стало ужасно грустно. Хорошо хоть Хьюэлин составляет ей компанию! Эта ночь была первой с ее приезда, когда можно было спать с открытыми окнами, в одной футболке. Она плюхнулась в постель, натянула простыню до подбородка, предвкушая, как распечатает письмо Коннора.

Сидда лишь сейчас заметила, что он не только каллиграфически вывел ее имя, но и вплел в него крошечные цветочки, поместив изящные бутоны душистого горошка в буквы «д». Романтическая душа из другого века.

Распечатав конверт, она нашла каталог семян фирмы, именовавшей себя «Специалисты по душистому горошку, Берд-брук, Хальстед, Эссекс». Уголок одной страницы был загнут, и, открыв каталог на этом месте, Сидда увидела обведенный кружочком абзац:

«Лавджой». Один из лучших сортов душистого горошка, не имеющий себе равных. Очень быстро растет, не подвержен обычным болезням цветов. Главная отличительная особенность: цвет сомон, т. е. оранжево-розовый, с небольшим преобладанием мягкого оранжевого, что придает лепесткам яркость и чистоту оттенка. Не выцветает и не блекнет на самом жарком солнце. Идеален для сада и выставок. Дает крупные цветы на длинных тонких стеблях (тонкий сладкий аромат).

В каталог был вложен единственный листок рисовальной бумаги, на котором почерком Коннора было написано: «Очень похоже на тебя».

Сидда закрыла глаза и откинулась на подушки, потрясенная собственным возбуждением. Коннор знал, чем можно ее завести. Она представила потрясающий сад на крыше, который он устроил на своей мансарде в Трибеке. Она вспомнила, как впервые пришла в мансарду воскресным утром в феврале восемьдесят седьмого года. В печи потрескивают дрова, покрывало ручной работы закрывает голую кирпичную стену. На столе свежие устрицы и холодное пиво. Неожиданная дрожь ее тела, когда она призналась, что никогда еще за всю жизнь на острове Манхэттен не чувствовала себя до такой степени дома.