Анастасия Орехова - В кольце твоих рук

— Но…

Она судорожно искала нужные слова и не находила. Мысли прыгали, мешая сосредоточиться. Что, как, почему? Должна же быть какая-то причина.

— Но… почему?

Вадим молчал.

— Отвечай же! Я имею право знать. У тебя другая женщина?

— Да.

Вадим даже удивился, как легко выговорилось это слово. Да. И не надо объяснять, как нежданно ворвалась в его жизнь Маша, как заслонила собой все и всех, как заполнила все его помыслы так, что ни для кого не осталось места. Да. У него другая женщина.

Но Лилю его ответ явно не удовлетворил.

— Кто такая? — спросила она, резко вздернув брови. — Я ее знаю?

— Да. Вы встречались однажды.

— Только не говори мне, что это та ободранная деревенская кошка!

Вадим поморщился.

— Не надо, Лиля.

Ответом ему был издевательский смех, самый глумливый, на который она была сейчас способна.

— Нет, надо. Я ведь попала в точку, а, Вадим? Поздравляю! И о чем ты с ней только говоришь, не представляю. Разве что о козах и свиньях. Впрочем, тебе должен нравиться запах хлева. Ты же теперь у нас помещик.

Руки Вадима непроизвольно сжались в кулаки. Потемнев лицом, он шагнул к двери. Лиля вскочила и вцепилась ему в рукав.

— Подожди! Не уходи так. Не сердись. Я не хотела тебя обидеть, но и ты пойми, какую страшную ошибку совершаешь. Сам подумай, на кого ты меня променял.

Голос ее дрогнул. Глаза были сухи и лихорадочно блестели. Волосы растрепались, окутав обнаженные плечи золотистой зыбкой пеленой. Она была неповторимо, сказочно хороша в эту минуту. Взгляд Вадима потеплел. Он взял ее руки в свои и поцеловал. Грустно, что все кончается именно так.

Лиля расценила его порыв по-своему. Торжество мелькнуло в ее глазах. Она дернула змейку на плече, платье скользнуло на пол, обнажая соблазнительное тело.

— Это все принадлежит тебе, — прошептала она, дразнящим жестом пробежав пальцами по своей полной груди. — Возьми меня.

Вадим печально посмотрел на нее, будто хотел навсегда запомнить.

— Прости, Лиля. Я уже не в силах ничего изменить.

Повернулся и исчез в дверях. Лиля невидящими глазами смотрела ему вслед.

— Запомни, уйдешь сейчас, обратно можешь не возвращаться, — отчаянно крикнула она. — На коленях приползешь, не пущу!

Негромкий щелчок замка. Тишина. Лиля в ярости пнула ставшее вдруг ненавистным платье, бросилась на диван и разрыдалась.

Внезапно прямо над ее ухом заворковал телефон. Лиля села, вытерла глаза и уставилась на трубку. Она была зла, раздражена, оскорблена, сбита с толку. Что прикажете делать с таким коктейлем? Лопнуть от избытка чувств?

А телефон все звонил и звонил. Лиля дернула со стола трубку, вложив в это движение все, что сейчас душило и мучило ее. А вдруг это Вадим, очухался в лифте и ищет примирения?

— Алло?

— Добрый день! — зажурчал в трубке бодрый мужской голос. — Вас беспокоят из газеты «СПИД-Инфо». Мы проводим социологический опрос на тему: «Ваше отношение к мастурбации». Что вы по этому поводу думаете?

Лиля настолько обалдела, что не сразу нашлась, что ответить.

— Алло, девушка, не вешайте трубку. Вы занимаетесь…

— А пошел бы ты к такой-то матери, козел! — со вкусом выругалась Лиля.

Трубка поперхнулась и ответила короткими гудками отбоя. Лиля согнулась пополам от душившего ее истерического смеха. Не день, а сплошной театр абсурда! Но отчего-то ей стало легче.

Маша неподвижно сидела у кровати Петра Алексеевича. Его заострившееся посеревшее лицо на фоне ослепительной белизны подушки казалось неживым. Отросшая за сутки седая щетина состарила его сразу лет на десять. А я ведь никогда раньше не видела его небритым, подумала Маша. И как-то не задумывалась о его возрасте.

Он всегда был такой большой, энергичный, шумный, полный жизни, что мысли о старости и болезнях казались смешными и неуместными. А между тем ему, наверное, уже здорово за шестьдесят. Как страшно болезнь меняет людей.

На соседней койке ворочался и стонал пожилой грузный мужчина с одутловатым багровым лицом. На его круглой лысине стояли бисеринки пота.

— Господи ты Боже мой, Господи ты Боже мой, — беспрерывно бормотал он, тяжело дыша.

Маша не могла понять, бредит он или мается наяву. От его монотонного бормотания ей стало не по себе. В этом царстве болезни она вдруг показалась себе неприлично молодой и здоровой.

Около кровати бесшумно возникла молоденькая сестричка в белой шапочке, кокетливо пришпиленной к пышным волосам.

— Шли бы вы домой, девушка, — шепнула она Маше. — Все равно сейчас ему ничем не поможете. Ему что нужно? Полный покой и никаких внешних раздражителей. Инфаркт все-таки, не шутка. Вот пойдет на поправку, тогда и приходите.

Маша легко прикоснулась к руке Петра Алексеевича. Ей так хотелось передать ему хоть немного своей силы. Вздохнув, она встала и вышла вслед за сестрой в серый больничный коридор.

— А он вам кто? Отец или дедушка? — полюбопытствовала сестра.

— Он — учитель. Мы работаем вместе.

— Учи-и-итель? — почему-то удивилась сестра. — Вот оно значит как.

— Ему долго здесь лежать? — спросила Маша.

— Это уж как получится. Если не будет осложнений, месяц-полтора. Так что находитесь еще.

— Значит, увидимся, и не раз. Вас как зовут? Меня — Маша.

— Ира.

— У меня сейчас каникулы. До конца августа я совершенно свободна. Я уже спрашивала доктора, не нужно ли помочь. Он сказал, нет. Я буду часто приезжать. Могу убрать, поухаживать за ним, покормить. Все что угодно. Только скажите, ладно?

— Ладно, договорились.

— Ира! — позвали ее. — У тебя капельница во второй палате.

— Иду. Мне пора, — заторопилась она. — До свиданья.

— До свиданья.

Маша вышла на залитый солнцем больничный двор. В кустах оглушительно чирикали воробьи. Мимо ворот пробежали, перекрикиваясь, мальчишки. Розовые головки клевера подмигивали ей с газона. Сверкающий мир обрушил на нее все многообразие запахов, звуков, красок. Маша с наслаждением выдохнула тягучий, лекарственный воздух больницы. Он выздоровеет, обязательно выздоровеет. Все пройдет и снова будет, как прежде.

В привокзальном кафе, как всегда в этот час, было людно и шумно. Участковый Сидоркин расставил на подносе свой незатейливый обед, состоявший из щей, битков и киселя, и окинул взглядом зал в поисках свободного места.

— Федор Иваныч, давай ко мне!

Он повернулся на голос. Из дальнего угла ему сигналил Степан, шофер из Апрелева. Он подошел, лавируя между столиками, и уселся на свободное место.

— Здорово, Степан. Чего там у вас слышно?

— А че? Коптим еще небо, слава Богу, — ответил тот, уписывая за обе щеки макароны, щедро политые каким-то коричневым соусом.

— Ты бы хоть кепку снял, — заметил, усмехаясь в усы, Сидоркин. — За столом все-таки.