Татьяна Успенская - Бунт женщин

— Я ничего не могу понять. — Инна трёт виски.

— Ты думала, ты в свободное от работы время будешь снимать детей с дивана, где они смирно сидят целый день, качать их на руках, а они будут лишь глазками моргать, как куклы, и говорить «мама».

— Поля, — мама кривится, сейчас заплачет.

Я сильно зла. Вторжение Инны в нашу с мамой жизнь, полное наше подчинение ей и девочкам разрушили нашу жизнь, не успевшую начаться. Опять мы не вдвоём. Опять мама должна жертвовать собой, своим временем. Опять она не для меня…

А мама… как с гуся вода… она вроде и довольна, что — нужна: диктует Инне список книг, объясняет Инне, какие вопросы задавать детям.

— Я сама ни одной этой книжки не читала.

— Прочитаешь.

— Я плохо училась.

— Пройдёшь все предметы с детьми.

— Я тупая.

— Не развитая. Разовьёшься.

Мама устроила Зину в лагерь.

Валерий Андреевич прислал к нам Алика. Алик обещает обменять квартиру в течение двух недель.

Я купила календарь, повесила на стенку в маминой комнате и стала замазывать чёрным каждый день, испорченный совместным житьём с Инной.

У Инны отпуск. Она даже получила отпускные. Целый день она или гуляет с Тусей, или читает ей. Навещают они в лагере Зину, везут ей фрукты и сласти, рассказывают о прочитанных с Тусей книжках. Инна выполняет мамину программу скрупулёзно.

В этот день мама — в школе, Инна — в лагере, у Зины, я готовлюсь к экзаменам.

Мамин стол застроен башнями из книг. Башен столько, сколько экзаменов. По мере того, как прочитываю учебники и выписываю незапоминающиеся формулировки, башня тает — книги перемещаются со стола на пол.

Деревья вроде и не дышат и не шевелятся — изо всех своих последних сил удерживают в себе влагу, чтобы ни капли не захватило солнце, а всё равно подсыхают, вянут листьями. Дождя давно нет. Окно к деревьям распахнуто, а дышать всё равно трудно.

Первый экзамен — биология. Как он будет проходить? Вывесят таблицы, картинки, или придётся шпарить всё по памяти?

Звонят в дверь.

Кто это может быть?

— Простите за вторжение. — Леонида входит в квартиру, и я сразу попадаю в её магнитное поле. Я слышала, Леонида, как и Руслана, — лесбиянка, только этого мне не хватало! — У вас есть возможность выслушать меня?

Пячусь в кухню, не в силах отвернуться от неё. Язык прилип, как к магниту, к нёбу, слова остаются внутри.

Леонида садится за стол.

— Если есть вода… жарко…

Она меня боится? Опять, как и в прошлую встречу, голос её вибрирует.

Я не могу повернуться к плите, стою перед ней безгласной рабой — что ей нужно от меня? Она старше на несколько лет. Она — из взрослой страны.

Она хочет пить. Всё-таки наливаю воду в чайник, зажигаю конфорку. И снова стою перед Леонидой — руки по швам.

Она спрашивает об Инне и девочках, я отвечаю.

Наконец чай вскипел. Наливаю Леониде в большую кружку, ставлю на стол еду. Но Леонида ничего не ест, чашку отставляет. На какое-то мгновение она выпускает меня из своего магнитного поля, и я дышу, как запыхавшийся щенок.

— Мне нужна матушка, — говорит свои первые слова Леонида.

У неё нет матери? А я при чём?

— Надеюсь, вы умеете хранить тайны. Я хочу исповедаться перед вами. Бога я увидела в раннем детстве. Он склонялся надо мной вместе с моим отцом перед тем, как я засыпала.

Леонида рассказывает мне о своих родителях, о вере в Бога, о Мелисе, о Семинарии, об эксперименте о. Варфоломея, об Артуре.

— Я неправильно выразилась, речь не о матушке, матушка мне вовсе не нужна, — говорит она. — В Протестантизме всё по-другому, чем в Православии, но мне нужна помощь.

— В чём? Судя по тому, что вы рассказали об отце Варфоломее, вам ничего не грозит: никаких тайн в вашей жизни больше нет. И в обществе происходят изменения, скоро станет нормой — женщина-священник! Правильно я поняла вас?

— До этого ещё далеко. У нас лишь робкий скромный эксперимент. Необходим долгий путь формирования новой общественной идеи.

Почему-то Леонида говорит со мной как с единомышленником, как с другом. И я решаю высказать ей то, что просится на язык:

— Мне говорили, вы — лесбиянка, поэтому я не хочу иметь с вами никаких отношений. Я не хочу жить с женщиной. Я хочу родить ребёнка. Я хочу жить под одной крышей с моей мамой, я не добрала детства и её любви.

Мой голос вибрирует от обиды — почему в моей жизни всё шиворот-навыворот?

— Я не лесбиянка, — говорит мне Леонида. — С этим давно и навсегда покончено, и тебе не грозит ничего дурного. Мне просто нужен преданный человек, который поможет мне продолжить дело отца Варфоломея. Надо сказать, если бы я стала священником в Православии, мне нужна была бы матушка, и я просила бы тебя стать ею. Но сейчас… сейчас мне просто страшно одной. Такой серьёзный эксперимент, от него столько зависит для России, да и не только для России. Отец Варфоломей не сегодня-завтра умрёт… мне нужна помощь, — повторяет она. — Почему я пришла за ней именно к тебе? Ты много пережила, так ведь? И ты сможешь увидеть чужую боль. Это во-первых. Во-вторых, ты очень ответственный, очень чёткий человек и сумеешь помочь мне организовать общину более широкого масштаба, чем сделал это отец Варфоломей. Я вижу громадные возможности для общества в этом эксперименте, — повторила она другими словами. — Но ты абсолютно свободна, тебе не грозит никакое насилие. И жить можешь дома. Я сама буду привозить тебя после работы к маме. Захочешь родить ребёнка, роди Это очень хорошо.

— Я хочу учиться.

— Это очень хорошо. Ты будешь учиться, но, мне кажется, ты глубоко верующая. То, что ты сделала для Инны, доказывает…

— То, что я сделала для Инны, вовсе не означает то, что я — верующая.

Леонида встаёт.

— Не отвечай мне сегодня, — говорит она. — Обстоятельства могут измениться, и ты сама захочешь помочь мне. Если ты решишь переехать ко мне, ты будешь жить на свежем воздухе и делать добрые дела. Ничего дурного тебе не грозит, — повторила она. — Я приду посте экзаменов. Я не хочу никого, кроме тебя. Тебе со мной будет интересно разговаривать. И тебе очень понравится помогать людям. Благотворительность — главная задача моей будущей общины, и ты возглавишь её. Я хочу помочь стать людям счастливыми.

Леонида давно ушла, а я всё стою, не в силах стряхнуть с себя её слова.

Звонит телефон.

— Здравствуй, доченька! Я так соскучилась по тебе. Расскажи, как ты живёшь?

Ору в трубку. О том, какая у нас квартира. О том, что готовлюсь на биофак, о том, что мама работает.

Запруда прорвалась.

— Я опять не могу жить с мамой вдвоём, — кричу в голос и рассказываю об Инне и девочках.

— Доченька, я хорошо слышу тебя, не напрягайся. Бедная моя! Но ведь она должна скоро переехать в свою квартиру и наконец вы останетесь вдвоем? — Ангелина Сысоевна утешает меня, и в её теплом напоре — освобождение от предложения Леониды.