Лесли Пирс - Куколка

Губы Энни дрожали. Она пожала руку Мог в ответ, пытаясь отмахнуться от ужаса воспоминаний двадцатипятилетней давности.

Это было самое болезненное, омерзительное, унизительное переживание, и даже теперь, после стольких лет, она помнила запах пота своего насильника, пропитанное виски дыхание и боязнь того, что его грузное тело раздавит ее заживо. Энни кричала, ей было очень больно, но он, казалось, получал наслаждение от ее криков, а когда в конце концов все закончилось, осмотрел ее гениталии и с удовлетворением увидел на них кровь.

Тогда Энни была совсем еще ребенком. У нее и груди еще не было — худощавая мальчишеская фигурка!

Теперь Энни знала, что стала одной из тысячи детей, которых похищают на улицах. По всему Лондону владельцы борделей нанимали людей, как правило женщин, похожих на почтенных матерей семейств, чтобы те поставляли им для торговли юных девушек. Чаще всего с девочками обращались так же, как с Энни: держали полуголодными взаперти, чтобы они стали более сговорчивыми. Иногда их даже били, пока они не сломаются.

После изнасилования дети чувствовали себя раздавленными как морально, так и физически. Они продолжали заниматься проституцией, потому что не могли вернуться домой. С Энни получилось именно так. Она знала: если ее мать узнает, что с ней произошло, она этого не переживет. Поэтому Энни навсегда потеряла свою семью; она была уверена: для ее близких будет лучше, если они будут считать, что их дочери на них наплевать, и не узнают, чем она занимается на самом деле.

Через пару лет она набралась храбрости и сбежала из того ужасного борделя. Ей улыбнулась удача, когда она оказалась в относительной безопасности у Графини в Джейкс-Корт. Здесь Энни научилась если не любить, то терпимо относиться к «ремеслу», которым вынуждена была заниматься. Иногда в компании других девушек она даже чувствовала себя счастливой.

Когда бордель Графини перешел к ней, Энни подумывала о том, чтобы продать его, а на вырученные деньги открыть магазинчик в респектабельном районе. Но ничего другого она не умела. А если она начнет новое дело и прогорит, потеряет все деньги? Как тогда им с Бэлль жить?

Энни долго и тщательно взвешивала все «за» и «против» и пришла к выводу: пока у мужчин существует потребность в сексе, всегда найдутся люди, которые будут зарабатывать на этом деньги. Поэтому она приняла решение «остаться в бизнесе», но пообещала себе, что ее бордель станет лучшим. Она будет принимать к себе только опытных девушек, которые хотят работать проститутками, будет хорошо их кормить, следить за их здоровьем и гигиеной, не станет забирать всех заработанных ими денег. Это казалось идеальным компромиссом.

Она никому не предлагала и никогда не предложит ребенка. Мужчины частенько просили ее найти им очень юных девочек, но таким посетителям Энни всегда указывала на дверь, недвусмысленно давая понять, то она думает о подобных пристрастиях.

Сейчас, когда Бэлль пропала и, возможно, находилась на волосок от гибели, Энни поняла, насколько была глупа, раз не предвидела такого развития событий. Как она собиралась обеспечить безопасность Бэлль, живущей в борделе?

— Ты была права, мне следовало отослать ее в закрытую школу, — произнесла Энни срывающимся от переполнявших ее эмоций голосом. — Было глупо держать ее возле своей юбки.

Энни знала, почему не отослала Бэлль — дочь была для нее единственным лучиком света, а точнее смыслом всей ее жизни. Энни казалось, что если Бэлль будет рядом с ней, она сможет предотвратить любую надвигающуюся на нее беду.

Женщина взглянула на Мог полными слез глазами.

— Даже если бы Милли осталась жива, рано или поздно Бэлль узнала бы о том, что здесь происходит.

— Прекрати себя винить и подумай, кто может нам помочь.

Мог совершенно не обрадовалась тому, что оказалась права относительно закрытой школы и Бэлль. Кроме того, несмотря на свою настойчивость, она испытала облегчение, когда Энни отказалась расстаться с дочерью. Бэлль была настолько дорога Мог, что даже день без нее казался ей слишком долгим.

— Как зовут того мужчину, который благоволил к Милли? Того краснощекого юнца… По-моему, он эксперт в страховой компании?

Энни нахмурилась.

— Ной Бейлис! Похоже, ты права. Милли говорила, что он еще и в газете работает. Как нам его найти?

— Для начала стоит посмотреть в нашей хозяйственной книге, — ответила Мог. — Знаю, что мужчины, которые приходят к нам, часто называются вымышленными именами, но Ной был не из тех, кого ты называешь «постоянными клиентами», поэтому он мог написать свой настоящий адрес.

Тихий стук в дверь прервал глубокий сон Ноя. Он с трудом открыл глаза, но ничего не смог разглядеть — тяжелые шторы были опущены.

— Кто там? — слабым голосом спросил Ной — вчера он хлебнул лишнего.

— К вам дама, — ответила миссис Дюма, его квартирная хозяйка. — Она извинилась за столь раннее вторжение, но она хотела застать вас, пока вы не ушли на работу.

— У меня сегодня выходной, — пробормотал Ной. — А что у нее за дело? — спросил он уже громче.

— Она сказала, это касается Милли.

Ной тут же проснулся. Он знал только одну Милли, хотя ему трудно было представить, кто бы мог прийти к нему в связи с этой девушкой. Он был заинтригован.

— Сейчас спущусь, — крикнул Ной и отбросил одеяло.

Ною Бейлису был тридцать один год. Он был холост, и его финансовое положение было весьма нестабильным. Несмотря на то что Ной работал внештатным корреспондентом в нескольких газетах, а также экспертом в страховой компании, его усилия скромно оплачивались и к тому же давали заработок от случая к случаю. Истинной страстью Ноя была журналистика; он мечтал о том, что опубликует какой-нибудь сенсационный материал и «Таймс» предложит ему ставку штатного корреспондента. Часто в своих мечтах он заходил еще дальше: видел себя редактором газеты. Но, к его разочарованию, его никогда не посылали освещать что-то по-настоящему интересное, например громкий судебный процесс или важное полицейское расследование. Чаще всего Ною приходилось делать репортаж об очень скучных заседаниях совета или о других событиях, которым отводилась всего пара строк на последней полосе газеты.

Даже его утверждение о том, что он эксперт страховой компании, было в некотором роде преувеличением. Как правило, Ноя посылали на дом к клиентам, а потом он докладывал обо всем, что показалось ему подозрительным. Обычно его вызывали к скорбящей вдове или вдовцу после смерти ее или его «второй половины». Ему еще не доводилось расследовать случаи, в которых был хотя бы слабый намек на отравление, на то, что покойного столкнули с лестницы, — ни единой улики, указывающей на то, что смерть была насильственной. Впрочем, Ной продолжал надеяться, что однажды, если можно так выразиться, и на его улице будет праздник.