Любовный дурман

И если б она явилась вдруг многобожникам,
Сочли бы ее лицо владыкой, не идолом.

А если монаху на востоке явилась бы,
Оставил бы он восток, пошел бы на запад он.

А если бы в море вдруг соленое плюнула,
То стала б вода морская от слюны сладкою.

Прекраснее месяца, глаза насурьмив, она,
Как лань, что поймала львят, расставивши сети,

На розах щеки ее огонь разжигается
Душою расплавленной влюбленных и сердцем,

Когда бы красавицы времен ее видели,
То встали б и крикнули: «Пришедшая лучше!»

Три вещи мешают посетить нас красавице —
Страшны соглядатаи и злые завистники:

Сияние лба ее, ее украшений звон
И амбры прекрасной запах в складках одежд ее.

Допустим, что лоб закрыть она б рукавом могла
И снять украшения, но как же ей потом быть?

Вот явилась в плаще она голубом к нам,
Он лазурным, как неба цвет, мне казался.

И, всмотревшись, увидел я в той же одежде
Месяц летний, сияющий зимней ночью.

Плащом закрывшись, пришла она.
Я сказал: «Открой нам лицо твое,
светоносный месяц, блестящее».

Она молвила: «Я боюсь позора!»
Сказал я: «Брось!
Переменами дней изменчивых
не смущайся ты!»

Красоты покров подняла она с ланит своих,
И хрусталь закапал на яхонты горящие.

И решил коснуться устами я щеки ее,
Чтоб тягаться с ней в день собрания
мне не выпало

И чтоб первыми среди любящих оказались мы,
Кто на суд пришел в воскресенья день
к богу вышнему.

И тогда скажу я: «Продли расчет и заставь стоять
Ты подольше нас,
чтоб продлился взгляд на любимую!»

Была прежде деревом, пристанищем соловьев,
И ветви я с ними наклоняла свои в тоске.

Они на мне плакали, я плач их переняла,
И тайну мою тот плач теперь сделал явною.

Безвинно меня свалил на землю рубящий лес.
И сделал меня он лютней стройной, как видите.

Но только удар о струны пальцев вещает всем,
Что страстию я убита, ею пытаема.

И знай, из-за этого все гости застольные,
Услышав мой плач, пьянеют,
в страсти безумствуют.

И вышний владыка их сердца
умягчил ко мне,
И стали на высшие места
возвышать меня,

Мой стан обнимает та, кто выше других красой,
Газель черноглазая с истомными взорами.

И пусть Аллах бдительный
нас с нею не разлучит,
И пусть не живет влюбленный,
милых бросающий.

«О, если б влюбленного, свернув, посетили,
То тяжесть с него любви они бы сложили.

И вот соловей в кустах с ним перекликается,
Как будто влюбленный он, а милый далеко.

Проснись же и встань —
ведь ночь сближения лунная,
И мнится, в миг близости сияют нам зори.

Сегодня завистники небрежны, забыв о нас,
И струны к усладам нас с тобой призывают.

Не видишь ты, для любви здесь
четверо собраны:
То роза и мирты цвет, гвоздика и ландыш.

Сегодня для радости собрались здесь четверо:
Влюбленный, прекрасный друг,
динар и напиток.

Бери же ты счастье в жизни — радости ведь ее
Исчезнут; останутся лишь слухи и вести».

Поклянусь щекою и уст улыбкой прекрасных я,
И стрелами глаз, колдовством его оперенными,

Нежной гибкостью и стрелою взоров
клянусь его,
Белизной чела, чернотой волос поклянуся я,

И бровями, что прогоняют сон от очей моих,
И со мной жестоки в запретах и в поведениях;

Скорпионами, что с виска ползут,
поклянусь его,
И спешат убить они любящих, разлучая с ним;

Розой щек его и пушка я миртой клянуся вам,
И кораллом уст, и жемчугом зубов его,

Стройной ветвью стана,
плоды принесшей прекрасные.
То гранат, взрастивший плоды свои на груди его.

Поклянусь я задом, дрожащим так,
коль он движется
Иль покоен он, и тонкостью боков его;

И одежды шелком, и легким нравом клянусь его,
И всей красой, которой обладает он.

Веет мускусом от его дыханья прекраснейшим,
Благовонье ветра напоено ароматом тем,

И также солнце светящее не сравнится с ним,
И луна обрезком ногтей его нам кажется…