Каридад Адамс Браво - Моника (ЛП)

– Возьми ключи, заходи и оставь меня в покое!

Маленькие темные ручки сначала робко прикоснулись к горячим белым рукам, изнуренным лихорадкой, лежащим вдоль неподвижного тела, и тревожно задрожали. Колибри глазами пробежал по тонкой обморочной фигуре. Большие глаза приблизились и изучали фиолетовые круги под глазами с густыми ресницами. Приоткрывшиеся иссохшие губы дышали неровно.

– Хозяйка, хозяйка, сеньорита Моника. Вам плохо? Очень плохо? У вас болит голова, правда?

– Нет, не трогай меня. Убей меня, убей! – в бреду говорила Моника, слабо двигаясь и жалобно стонала: – Нет, только не это. Отпусти меня, отпусти. Оставь меня! – Слабое тело отчаянно двигалось и руки простерлись в воздух, словно отталкивали воображаемое тело. – Сначала я умру, сначала умру! Ты должен сначала убить меня! Нет, нет! Нет, о…

Вся она крутилась, будто боролась; руки отчаянно сопротивлялись, терзая темное платье. Колибри, ужаснувшись, подошел к двери, куда вошла крепкая мужская фигура, и взволнованно объяснил:

– Она больна, капитан. Ей плохо. Да, капитан, да. Именно так. У нее лихорадка, чума, болезнь. Наверно она подхватила тропическую лихорадку в хижинах. Плохо, что она лечила!

– О чем ты говоришь?

– У нее то же самое, что и у тех больных. Они также двигались и кричали. И она умрет, как умерли те люди внизу. Доктор сказал, что лихорадка сжигает кровь.

– Что ты знаешь, шарлатан? – сердито отклонил Хуан.

– Я знаю, капитан, знаю! Я ходил с ней туда и помогал. Они точно также лежали, с таким же лицом, и говорили, как безумные. И эта дрожь. Посмотрите! Посмотрите!

Хуан очень медленно приблизился. Нахмурив брови, он смотрел на красивое тело женщины, дрожащее, возбужденное. Ее лицо каждую секунду менялось, с губ слетали слова навязчивой идеи, которая неосознанно владела ею:

– Нет, нет, я никогда не буду твоей. Не буду твоей, даже если убьешь меня! Убей меня, сначала убей меня, убей сразу, Хуан Дьявол! Злой! Бог тебя накажет. Должен наказать!

– Уходи, Колибри, оставь меня!

– Да, капитан. Мы ничего не дадим ей? Лекарство, средство. Она с ложки давала мужчинам лекарство из бутылочек с белой бумагой, которые привезли из города, и эти белые бутылочки были в ящиках, которые стояли перед входом. Ах, да, я знаю! Тряпки с уксусом. А еще приходил доктор, чтобы осмотреть их, капитан. Кто же ее осмотрит? – Хуан подошел к двери тесной каюты, посмотрел поверх борта на темную массу кипящего океана, ниспадающего под ударами ветра; затем живо обернулся, различив бесшумно приближающуюся тень и босые стопы на мокрой палубе, и спросил:

– Кто там? Что происходит?

– Это я, Сегундо. Я оставил руль Угрю, сейчас его смена, буря стихает.

– Какое направление ты взял, наконец?

– Северо-запад, капитан, скоро мы подойдем к берегу Доминики. Через час будем в двадцати милях от Мари Галант.

– Тогда скажи Угрю, чтобы он через час держал курс на правый борт. Мы остановимся на Мари Галант.

Снова Хуан приблизился к жесткой кровати единственной каюты Люцифера: голый закуток, беспорядок, тесное и убогое помещение, почти как берлога зверя. Мебели не было, кроме двух голых коек, грубо сколоченного шкафа, стола, табуреток; на выступе, который мог быть книжной полкой, лежали навигационные карты, перья, чернильницы и корабельный журнал. До сей поры Хуан не замечал убогости и мерзости этого помещения. Будто с горькой усмешкой он сопоставил каюту с роскошными комнатами дворца Кампо Реаль.

– Капитан, она успокоилась и замолчала, – заметил Колибри.

– Принеси воду, уксус и чистую тряпку. Иди, быстро!

– Лечу, – подчинился негритенок.

Скрестив руки, Хуан рассматривал Монику, замолчавшую и неподвижную, ее точеный профиль в нимбе золотистых разметавшихся волос, обнаженную белую и нежную шею. Он долго смотрел на нее и находил красивой, необыкновенно красивой.

– Хуан Дьявол, Хуан Дьявол… – тихо и одержимо шептала Моника.

– Почему же ты не зовешь меня Хуан Бога, Святая Моника? – Хуан коснулся горячих рук бывшей послушницы, нащупал бешеный пульс; взгляд его выразительных итальянских глаз был странным и неопределенным, он прошептал: – Моника де Мольнар, моя жена…

Он хотел засмеяться, но не смог. Он гордо поднял голову, и над обветренным морем лицом проскользнул первый луч рождающегося дня.

– Боже мой! Что это?

Айме резко подскочила и испуганно посмотрела по сторонам. Она была не в своей спальне, проснулась на бронзовой, огромной кровати полностью одетой. Беспокойным взглядом пробежала по обстановке, узнавая комнату доньи Софии, с роскошным мраморным камином, в котором никогда не разгорался огонь, но над которым выступала полка с фарфоровыми часами, разбудившими семичасовым звоном. В сознании возникло воспоминание, а следом досада. Она едва понимала, что произошло, жестокий спор с Ренато, руки, сжимавшие горло, вмешательство доньи Софии, холодные и любезные слова, горький привкус успокоительного, а затем мутный, тревожный и тяжелый сон, от которого она постепенно приходила в себя. Приятно удивленная тихим пением, она позвала:

– Ана, Ана, это ты?

– Да, сеньора Айме, уже иду.

– Говори тише. Где моя свекровь?

– Сеньора София? Ах, черт! Вам бы узнать, куда она пошла. Она вышла рано. Думаю, еще не рассвело, в большой карете с лучшими лошадьми. Уехала вместе с Яниной; нотариуса тоже куда-то послала, но не знаю, куда.

– А Ренато?

– Сеньор Ренато продолжает пить. Он велел принести в кабинет бутылку коньяка, и одинешенек, ведь в кабинете никого. Затем он запер дверь и сбросил на пол книги и чернильницы, думаю, даже сломал фонарь.

– Бог мне поможет! Я должна сделать что-нибудь, придумать. Я тут одна с этим пьяным ослом. Говоришь, она отправилась к нотариусу? Говоришь, что…?

– Единственная, кто может защитить вас – это сеньора София.

- Эта правда. Донья София может защитить. Я должна что-нибудь сделать, чтобы завоевать ее сердце и доверие. С Ренато уже все бесполезно, но она может мне помочь. Что мне сделать, чтобы она помогла?

– Если вы угодите ей в том, чего она больше всего желает.

– Чего же хочет свекровь, Ана? Ты знаешь?

– Думаю, да. С тех пор, как уехал маленький сеньор Ренато, больше всего сеньора София желает другого маленького, другого мальчика в пеленках, который был бы ее; а так как своего у нее не будет, то он должен быть от сеньора Ренато.

– Что ты болтаешь, дура?

– Если вы родите ей внука, сеньора София вам поможет.

Словно луч яркого света блеснул, прояснив мглу в душе. Замаячила спасительная мысль, которую подкинула Ана, и эта мысль проникла в отчаянный ум Айме де Мольнар, но она тотчас же досадно и недовольно отвергла ее:

– Естественно, она бы помогла, роди я внука. Но как вдруг, по волшебству, я могу родить внука?