Каридад Адамс Браво - Моника (ЛП)

– Поразительный, правда? – намекнул с тонкой иронией Ренато.

– Да. Хотя ты и не можешь поверить и понять, но говоришь верное слово: поразительный.

– Я не знал тебя как актрису, Моника. Я нахожу очень тонкой и женственной форму твоей мести. Твое восхваление достоинств этого негодяя, дикаря…

– Хуан не негодяй и не дикарь! – взвилась Моника по-настоящему гневно. – Хуан лучший человек, которого я знала!

– Моника, как далеко ты хочешь зайти? Понимаю, ты должно быть, сошла с ума, расстроена. Ты другая, да, другая, совершенно изменилась. Все в тебе другое, начиная с цветастого платья, глупого, несвойственного женщине твоего положения, хотя ты и выглядишь в нем красивой, словно твое презрение и красота хотят меня наказать. Сделай это, сделай. Я заслуживаю, потому что не понял твою любовь, не сумел тебя полюбить!

Ренато Д`Отремон порывисто приблизился к Монике, но она отступила, на миг в его глазах засиял свет и потух, словно погасла мимолетная мечта. Затем он взглянул на нее, повернул голову, словно правда его смущала:

– Моника, ты можешь сказать, любишь ли Хуана?

– Люблю ли его? Не знаю, это неважно. Он не любит меня, и никогда не полюбит.

– Что ты сказала? – спросил удивленный и смущенный Ренато. – В таком случае, он так поступил… почему он так поступил? Почему?

Моника вновь сжала губы, прищурилась, и на миг ее лицо отразило другую Монику, страдающую, покорную, связанную обещанием молчать. Но это было лишь на миг. Новая женщина вновь вернулась и на произнесла двусмысленно:

– Не все ли равно, что чувствует он или я? Правда в том, что у меня нет никаких жалоб на Хуана. Хорошо или плохо, но ты вручил меня ему, и это налагает на меня обязанности жены. По той или иной причине я поклялась на коленях перед алтарем, а для меня мои клятвы имеют значение.

– Хорошо. Все, что я сейчас сделал, направлено на то, чтобы исправить мою ошибку, вытащить тебя из ада, куда я вверг тебя, а теперь этот ад тебя радует.

– Когда ты швырнул меня, я предпочитала сто раз умереть, чем чувствовать себя в руках Хуана, – вспоминала взволнованная Моника. – Вдобавок ко всему наихудшему, самая ужасная агония была для меня даже лучше, чем то, что этот человек волочил меня по дороге, через моря, как мог тащить свою добычу вандал. В стенах каюты Люцифера я плакала и умоляла, терзая тело и душу, прося Бога послать мне скорейшую смерть. Если бы ты тогда побежал за мной, если бы настоящее чувство справедливости и человеческого милосердия владело тобой, чтобы остановить нас, я бы поцеловала следы твоих ног. Но в этом мире уместность имеет свое время и час.

– Что ты хочешь сказать? – сетовал Ренато.

– Мы заранее должны думать прежде, чем совершим зло. Такую ошибку, как твою, исправлять уже слишком поздно, будет только хуже. Ты понимаешь?

– Должен понимать. Ты прекрасно разъяснила, – огорченно согласился Ренато. С иронией он заметил: – Полагаю, тебе не помогли мои горячие извинения, с помощью которых я всей душой хотел вырвать тебя из примитивного романа с Хуаном, этим грязным лодочником.

– Часто грязи больше во дворцах, а в скромном деревянном Люцифере больше света, – гордо упрекнула Моника. – Слава Богу, теперь я другая, Ренато. Я жена Хуана Дьявола или Хуана Бога, как я зову его. И поскольку я его жена, и знаю, что ты жестоко осудил его за незначительные грехи, тогда как он мог осудить других за более тяжкие грехи, и не осудил. Раз его подвергают гонениям и снова несправедливо плохо обращаются, то мне больше ничего не остается, как быть с ним, встать на его защиту против предъявленных обвинений и бороться за его жизнь и свободу. Если ты хочешь на самом деле что-либо сделать для меня, то найми экипаж корабля и позволь мне немедленно поехать туда, где находится он.

– Я доставлю тебе это удовольствие! – согласился Ренато с оскорбленным достоинством. – Возьму на себя хлопоты, о которых ты просишь. Мы выйдем в море на твоем чудесном корабле и сделаем все возможное как можно быстрее.

– Это единственное, за что я буду благодарна тебе всей душой!

В дверях Ренато обернулся, чтобы посмотреть на новую Монику, чувствуя неожиданную злость, такую болезненную, досадную, тонкую горечь провала, что не выдержал и сказал ей иронично:

– Благодарю тебя, что напомнила еще раз, какой я несвоевременный и неумелый. У твоих ног, Моника!

– Осторожнее, Колибри! Подойди. Уйди с дороги. Если тебя заковали в одну из этих цепей, то ты не сдвинешься.

– Что это, капитан? – спросил Сегундо смущенно.

– А что еще, кроме бури?

Сметаемый ветром, сотрясаемый огромными волнами помрачневшего моря, окруженный зловещей напастью неожиданной бури, скрипел Галион, содрогаясь от самого киля до бизань-мачты.

– Какое ненастье! Понятно, мы переживали бури и похуже, но не в таком жестяном корыте.

Сегундо Дуэлос говорил и смотрел на Хуана, со скрытым и беспокойным волнением ожидая его мнения, но капитан Люцифера, казалось, не имел ни малейшего желания отвечать ему. Не скрывая тревоги, Сегундо сказал:

– Я уже не слышу двигателя этой проклятой лодки. Вы слышите, капитан?

– Нет, мы давно остановились. Кажется, мы дрейфуем, да еще отклонились, потому что если бы шли по прямой, то уже были бы в Сен-Пьере.

– Хотите сказать, мы потеряли курс? – В этот момент жесткий удар моря врезался в корабль, и испуганный Сегундо спросил: – Слышали, капитан? Что это было?

– Винт снаружи воды… – объяснил Хуан с бесчувственным спокойствием.

– Потеряно управление! Можно пойти ко дну! Слышите, капитан? Мы можем утонуть!

– Дай Бог! В конце концов, это способ покончить со всем.

– Нет! Нет! – протестовал испуганный Сегундо. – Я не трус, вы знаете, что не трус, капитан, но я не хочу здесь умереть пойманным и заключенным, как крыса! Если мы идем ко дну, то пусть нас хотя бы отпустят! Откройте! Откройте! Выпустите нас из этой норы! Мы не хотим умирать здесь! Откройте!

Теряя рассудок в панике, отчаянии и злобе, Сегундо подошел к двери трюма, толкая, пиная ее ногами, пока позеленевший от страха Колибри обнимал Хуана, который молчал, неподвижно и подавленно наблюдая за помощником.

Два человека открыли дверь. Один – надзиратель, а другой – молодой офицер, который сурово посмотрел на задержанных и спросил:

– Кто тут кричит?

– Я! Мы не хотим умереть раздавленными и запертыми в этой норе!

– Отлично. Освободи его, отведи наверх и дай работу. А ты? – Офицер нацелился на Хуана. Как два клинка скрестились их взгляды. – А ты не кричишь? Не протестуешь? Не боишься умереть здесь, как крыса?

– Я не боюсь ничего. Освобождайте, если хотите!

– Я могу проехаться тебе по морде за наглость! Но не буду, освободи его. Жаль терять такие руки, когда наверху не хватает рабочих сил. Делай работу, пока не окочуришься, а если он сделает что-нибудь против тебя, застрели, и позаботься об охране, потому что ты отвечаешь жизнью, если он что-то сделает.