Каридад Адамс Браво - Моника (ЛП)

– Полагаю, бессмысленно просить тебя вернуться в наш дом.

– Совершенно бессмысленно! – гневно взорвался Хуан, еле владея собой. – Прости, что отвечаю за тебя, Моника, но мы еще женаты и нет места позору, нет надобности давать тебе развод, которого так страстно желает Ренато. Больше всего я дорожу свободой, которой ты добилась для меня, за что я благодарен тебе.

– Сегодня все против меня, но из-за этого я не падаю духом, – с неудержимой желчью признался Ренато. – Вижу, Моника, ты хочешь исполнить до конца роль примерной супруги. К несчастью, у меня нет власти помешать этому. Всегда к твоим услугам, Моника. На всякий случай, хочу сказать, что мать ждет тебя в старом доме, как и я жду в своем. Несмотря ни на что, если захочешь вернуться, двери моего дома всегда открыты. Доброго вечера, – с высокомерным выражением Ренато покинул супругов и удалился быстрым шагом.

– Оставь меня, Хуан, – уныло попросила Моника. – Ты уже поблагодарил меня. Эту благодарность я не заслуживаю, поскольку не выполнила свой долг.

– Что с тобой? – больно удивился Хуан. – Значит, на суде ты говорила потому, что считала долгом восстановить справедливость? Значит, ты встала на мою сторону, встала против Ренато по велению совести, а не сердца?

– Полагаю, для тебя это одно и то же.

– Не одно и то же, учитывая, что я так спрашиваю. Не одно и то же, когда требую. Да, я требую, чтобы ты призналась откровенно.

– Не думаю, что имеешь право требовать что-либо от меня. Наш долг оплачен. Полагаю, сегодня твоя гордость и самолюбие удовлетворены. Сегодня ты можешь не сомневаться в чувствах к женщине, которая однажды предала тебя. Ради тебя она лгала, обманывала, подкупала. Ради тебя подверглась опасности, придя даже в тюрьму, чтобы броситься в твои объятия.

– Кто тебе сказал, Моника? Кто? Неужели…?

– Я сама видела, но теперь это не важно, потому что это касается меня, а кому я важна? Кому я могу быть важна?

– А если ты важна мне больше всех, больше всего на свете?

– В качестве кого? Трофея? Или оружия против Ренато?

– Почему ты не забываешь Ренато? Ты не можешь произнести и двух слов, чтобы не назвать его имя?

– Это ты бросил ему вызов. Из-за ненависти, не из-за любви ты держишь меня при себе. Но знаешь ли ты, что такое любовь?

– И почему же я знаю об этом меньше, чем Ренато? Твой Ренато!

– Он не мой Ренато и никогда не будет им!

– Возможно, уже стал, возможно теперь научился любить тебя, а ты все еще вздыхаешь по нему. Но ты не будешь ему принадлежать! Никогда не будешь принадлежать! Никогда!

Бешено, в слепом гневе, как в бурные дни после вынужденной свадьбы, когда он вез ее по полям к Люциферу, говорил Хуан, сжимая сильными руками изящные запястья Моники. Прикрыв глаза, она откинула назад голову. Она чувствовала угасшие мечты, как душа переполнялась горем, но прикосновение властных и нежных, грубых и горячих рук захватило ее таким удовольствием, которого она никогда еще не чувствовала, словно ее воля рушилась, появилось желание не думать, не говорить, снова очутиться в ужасных часах прошлого: быть трофеем в его руках. Принадлежать ему, пусть печальной участью рабыни, пусть даже ее сердце разочаруется, думая, что другая владеет сердцем Хуана.

– Моника, прежде чем позволить это, я скорее убью тебя!

– Это лишь угрозы. Я уважаю клятву, данную у алтаря, и докажу тебе это. И хотя ей все равно, но я уважаю таинство, которое сделало его мужем сестры.

– Даже несмотря на чувства к нему, правда? Женщины, как ты, не меняются.

– А для чего меняться? Не удивляйся, потому что ты тоже не изменился. Свадьба Айме с другим стала настоящим предательством, самой жестокой насмешкой, пока ты вел борьбу на земле и на море, чтобы заполучить то, что смог бы предложить ей. Коварство было чернее некуда, когда она имела тебя в любовниках, будучи невестой Ренато. И тем не менее, твое сердце все простило.

– Я должен простить, по крайней мере потому, что она продолжает любить меня!

– И ты доволен этой любовью?

– Тебя интересует, что я чувствую? Тебя волнует правда?

– На самом деле, думаю, меня ничего не волнует, полагаю, я ответила. В самом деле, кому могут быть интересны мои чувства? Когда они вообще волновали тебя?

– Никогда, никогда и ничто меня не волновало, – проговорил язвительно Хуан. Поздравляю тебя с чудесной проницательностью. Когда такого человека, как я, интересует женщина, то он теряет ее – это момент слабости, когда он проигрывает сражение. Таким мужчинам, как я, женщины не могут дать ничего, кроме часа удовольствия. Ты, нет. Не беспокойся, потому что ты законная жена, единственное законное, что есть в моей жалкой жизни. У меня нет ни малейшего понятия, как должен разговаривать мужчина со своей законной женой. Думаю, с огромным уважением и холодностью. Я должен кланяться, уступать дорогу и спрашивать с изысканной вежливостью: Куда ты хочешь поехать, дорогая, когда мы выйдем из суда? Этого ты ждешь от меня? Эти формальности тебе нужны?

Моника чувствовала, что щеки краснеют, она подняла голову, преодолевая свою боль силой гордости. Она не хотела, чтобы он видел ее взволнованной или плачущей, не хотела, чтобы грустный секрет любви сбежал с ее губ, это было бы преступлением в мрачном зале суда. С раненым достоинством, сжигаемая досадой ревности, она сжала губы и молчала, пока он снова не спросил, источая жестокую и насмешливую желчь разочарования:

– Так вот, я начал вежливо: Куда мне следует отвезти тебя, Моника? В наш плавающий свинарник, который, надеюсь, будет возвращен нам, или ты предпочитаешь элегантный постой, предоставляемый в тавернах порта? Все это не достойно дамы, но…

– Отвези меня в Монастырь Сестер Воплощенного Слова!

16.

– Сестра монахиня, сделайте милость, немедленно сообщите обо мне Отцу Вивье и Матери-Настоятельнице. Скажите, что вернулась Моника де Мольнар. Побыстрее, сестра, пожалуйста, я не могу слишком долго ждать.

Голос трепетал от боли и спешки, Моника говорила со старой монашкой, которая не могла отвести в сторону удивленных глаз. Скрытая дверца открылась, и по знаку монахини Моника спустилась вниз через маленький порог, отделяющий мир от монастыря. Она чувствовала непреодолимое желание повернуть голову, удостовериться, посмотреть в лицо Хуана Дьявола, который стоял там, скрестив руки, остановив на ней взгляд. Но она не уступила искушению, лишь печально вздохнула, будто ей не хватало воздуха, и чуть пошатываясь, шагнула, не чувствуя под собой земли, а Хуан, сжав губы, закрыл за ней маленькую дверцу решетки – хрупкий символ стены, что воздвиглась между ними.

– Хуан, Хуан, ты объяснишь наконец?

– Не думаю, что нужно что-либо объяснять, Ноэль. Пора отправляться.