Каридад Адамс Браво - Хуан Дьявол (ЛП)

Два запыхавшихся прекрасных коня, покрытых пеной и потом, везли экипаж Д`Отремон к вершине ущелья. Преодолевая последнее препятствие, карета следовала легким ходом вниз по склону, спускаясь через лес кофейных плантаций, полей какао, риса, пряностей, проезжая перед группой работников, чтобы выйти наконец на ухоженную дорогу, которая вела прямо во дворец, особняк из камня и мрамора, дворец маленького королевства среди садов, и это заставило воскликнуть Софию Д`Отремон:

– Кампо Реаль! Думала, мы никогда уже сюда не вернемся.

– Ну так мы уже здесь. Ну вы и я по крайней мере. Ренато все еще в облаках.

Усмехаясь, Айме взглянула украдкой на бледный профиль Ренато, его взгляд был отсутствующим. Сидя между дамами, неподвижный и тихий уже несколько часов, он, казалось, не смотрел на родную долину, красивую, как никогда в полумраке сумерек. Перед хозяевами, обязанные сидеть рядом, Ана и Янина казались настоящими куклами: одна бронзовой, другая медной.

– Посланник, которого мы предупредили, прибудет вовремя? – спросила София.

– Несомненно, крестная, нас ждут, – кивнула Янина. – Хотя нас не ждали, вы прекрасно знаете, что во главе с моим дядей, все выполняется точно и неукоснительно.

– О, посмотрите, всадник! – указала Айме. – Думаю, это не иначе как Баутиста. А это что? Он едет на моей гнедой лошади? Это же моя лошадь, ваш подарок мне на помолвку, донья София. Что произошло, вы снова отняли ее у меня?

– Пожалуйста, Айме, – вмешался Ренато раздражительно. – Если это и твоя лошадь, то Баутиста отлично на ней сидит. И я уже говорил, что она для тебя слишком буйная. Ты никогда не была хорошей наездницей и не должна садиться на нее.

Баутиста спрыгнул, отдав поводья парню, и поспешил открыть дверцу экипажа. Они были перед парадной лестницей, с двух сторон которой стояли два ряда слуг: экономка, служанки, лакеи, носильщики, повар с четырьмя помощниками и бесконечный ряд садовников и уборщиков. Кланяясь почти до земли седоватыми волосами, Баутиста поклонился донье Софии и поцеловал ее руку в знак уважения, покорно заявляя:

– Пусть Бог благословит вас, моя сеньора. Кампо Реаль был грустным без вас. И пусть также благословит сеньора Ренато и сеньору Айме.

– Со мной можешь оставить свои сальности, Баутиста, – пренебрежительно отклонила Айме. – И сделай одолжение не бери мою лошадь. Она моя, и никто, кроме меня, на нее не сядет.

– Я же сказал! – начал раздраженный Ренато. Но мать примирительно вмешалась:

– Она права, Ренато. Я подарила ее, она принадлежит ей, пусть держит ее у себя, если хочет. Настал день, когда мы не будем возражать тому, что будет делать твоя жена.

– Благодарю вас, моя внимательная свекровь. Не представляете, какие у меня огромные желания. Пойдем, Ана, пошли. Обойдемся без поцелуев рук.

– Это недопустимо! – яростно пожаловался Ренато.

– Даже если так, мы потерпим, – посоветовала София. И понизила голос: – Этот спектакль не для слуг, сынок. Иди с ней.

– Не думаю, что стоит. Скорее всего, я вернусь этой ночью в Сен-Пьер. С твоего разрешения, мама.

Янина и Баутиста усердно старались помочь, но сеньора Д`Отремон не приняла руку помощи, оставаясь высокомерной и холодной, и продолжала смотреть на сына, уходившего в противоположном направлении от Айме. Затем торжественно стянула перчатку с правой руки и стала получать один за одним поцелуи покорности и приветствия, которые оставляли на ее руке смуглые слуги.

– Двадцать лет вы не выходили из Кампо Реаль, сеньора! – заметил Баутиста.

– Так было по крайней мере. Но спустя долгое время я вернулась, Баутиста. В Кампо Реаль родится мой внук, в Кампо Реаль я обучу его на свой лад. Он не поедет далеко, чтобы возвратиться другим. И будет полностью моим!

Ренато прошел широкий вестибюль и прислонился к резным деревянным перилам. Быстрым шагом он покинул главный вход дома, с жгучим нетерпением отодвинул от себя приветствия и традиционные церемонии; с нестерпимым желанием сбежать от всех и всего, дошел до глубины галереи, над которой находилась библиотека. Была ночь, в безоблачном небе медленно поднималась желтая луна.

– Кофе, сеньор.

– Благодарю. Оставь его там, где хочешь.

Янина наклонилась, поставила фарфоровую чашку на маленький серебряный поднос поверх деревянных ограждений, но не ушла. Она стояла неподвижно, глядя на Ренато, прочитывая в каждой черте лица, в каждой борозде его кожи бурную драму, кипящую в душе. Ренато Д`Отремон резко обернулся и спросил:

– Ты еще здесь? Чего хочешь?

– Сеньора София очень обеспокоена, сеньор, по моральным причинам. Крайне обеспокоена. А так как ее здоровье не очень хорошее. Она хотела бы знать, правда ли сеньор вернется этой ночью в Сен-Пьер.

– Она велела спросить?

– Нет, сеньор. Я не хотела вам мешать. Но я знаю ее, и знаю, что она измучена этой мыслью. Если бы сеньор мог бы подождать несколько дней, остаться здесь с ней на пару недель…

– Хорошо. Скажи, что мне не нужна повозка этой ночью. Этого будет достаточно.

– Благодарю вас, сеньор, благодарю от всей души.

Сильное волнение сквозило в словах Янины, а Ренато посмотрел прямо на нее впервые, на секунду возвращаясь к действительности, будто пытаясь заглянуть в мир непредвиденных мыслей, которые пылали в черных глазах метиски. Возможно, он впервые осмотрел ее с ног до головы. На самом деле это было странное создание: стройная, восковая статуя. Он не обнаружил роскошных форм, присущих женщинам ее расы, у нее не было чувственной грации, которая обычно расцветала под разноцветными платками женщин Мартиники. Бесстрастная, словно идол, фетиш; лишь глаза выдавали внутренний огонь, изящные приоткрытые губы, казалось, ревностно охраняли тайну, которая была на поверхности Кампо Реаль, неуловимая тайна, которая, казалось, шла еще дальше, скрепленная волей в тонкую и липкую сеть тайных мыслей. С возрастающим беспокойством Ренато сделал несколько шагов, отдаляясь от нее.

– Простите, если осмелюсь спросить, но сеньору досаждает мой вид?

– Мне? Почему? Иди успокой хозяйку. Скажи, что я не поеду, по крайней мере этой ночью. Скажи… Ладно, говори, что хочешь, но…

– Но уходи, – закончила Янина его фразу. – Не это?

– Уходи или оставайся – для меня все едино, – горячился Ренато, взрываясь. – О чем ты думаешь? Твои намеки становятся уже нахальными! Когда я хочу побыть один, я желаю, чтобы меня оставили. – И изменившись в лице, откровенно грубо спросил: – Может скажешь, почему плачешь?

– Простите. Знаю, я не имею права плакать. Простите, сеньор. Я уже ухожу.

– Подожди, – смягчился Ренато, совсем запутавшись. – На самом деле, я не понимаю, что со мной. У тебя дар выводить меня из себя. Если бы ты сказала прямо, было бы лучше. Я ничего не имею против тебя. Ты верно служишь мне или считаешь, что служишь. К тому же, заботу и внимание ты должна отдать матери. Я прекрасно понимаю, что ты лучшая ее служанка. Если с тобой что-то случилось, если чего-то хочешь, скажи наконец.