Роковая ночь

Хозяин размяк. Ему хотелось, чтобы и гости пришли в хорошее расположение духа, но тщетно он пытался развеселить их! Старик сказал:

— Что пользы вам так скорбеть об утрате нажитого вами добра? Разве лишиться товаров — такое неслыханное несчастье? Торговцы и путешественники ежедневно рискуют оказаться в вашем положении! Меня и самого когда-то ограбили, и из-за этого я впал в нищету. Хотите, я расскажу вам свою историю? Я думаю, мой опыт сослужит вам когда-нибудь службу, и, кроме того, я хотел бы оказать вам доверие своим рассказом. Мне пришлось пострадать в жизни, и, может быть, узнав о моих несчастьях, вы покорнее смиритесь со своей долей.

И он велел прислуживающим за столом выйти.

— Я — сын Ибн-Ортока, последнего мосульского царя, — так начал хозяин дома свою историю, — и мой отец решил женить меня, когда я достиг двадцати лет от роду. Сначала он велел, чтобы для меня разыскали самых красивых девушек среди тех, кого можно найти на невольничьем рынке. Я посмотрел на красавиц, когда их привели ко мне, и остался к ним равнодушен. Отец был очень удивлен моим отказом принять их и спросил меня о причинах такой холодности.

— Мысль о браке мне неприятна, — ответил я, — и причина моего отвращения — в желании совершить путешествие. Умоляю вас, позвольте мне оставить дворец на какое-то время! Я хочу съездить в Багдад. По возвращении оттуда я, может быть, не откажусь от женитьбы.

Отец согласился. Он распорядился о том, чтобы меня снарядили в дорогу с подобающим великолепием, и приказал еще взять с собой четырех верблюдов, нагруженных золотыми слитками из царской казны. Таким образом, я двинулся в Багдад под охраной ста отцовских телохранителей и вез с собой огромное богатство. В течение нескольких дней мы не встречали на нашем пути никаких препятствий. Потом случилось так, что однажды мы расположились переночевать на лугу. Когда все заснули, на лагерь напала целая шайка арабов-бедуинов, они перерезали половину моих воинов прежде, чем я успел осознать опасность. Однако, сплотившись, мы оказали им сильное сопротивление и вывели из строя около трехсот человек. Когда рассвело, разбойники увидели, что от моей охраны осталась лишь горстка людей, и пришли в ярость. Они удвоили усилия, стремясь сломить наше сопротивление, и в конце концов мы были вынуждены сдаться.

Сила была на их стороне. Они отобрали у нас оружие и одежду и варварски умертвили тех, кто остался в живых и кому теперь нечем было себя защитить. Все мои воины погибли, и меня ждала та же участь, если бы я не сказал им свое имя.

— Ах, ты сын мосульского царя! — сказал их предводитель. — Как я рад узнать, с кем имею дело! Твой отец ненавистен нам: он повесил кое-кого из наших товарищей, и теперь мы отплатим за них.

И он велел связать меня и доставить к себе в шатер. Все, что было при мне, отобрали, а меня продержали в шатре целый день; потом раздели догола и привязали к дереву, чтобы оставить там умирать медленной смертью.

Привязанный, я провел у дерева долгое время. Но, когда кончина моя приблизилась, в лагерь явился дозорный. Он сообщил о том, что в шести-семи фарсангах от лагеря можно захватить хорошую добычу. Предводитель этих разбойников выслушал донесение и вместе со своими собратьями вскочил на коня; все они тут же ускакали, оставив меня испускать дух.

Но небо изменяет планы человека по своему усмотрению и решает наши дела согласно высшей мудрости! Судьба решила продлить мои дни. Наступила ночь, и я увидел, как к моему дереву идет жена предводителя бедуинов… Она принесла мне старый кафтан своего мужа, дабы я мог прикрыть свою наготу, отвязала меня от дерева и отпустила на волю. Я поблагодарил свою спасительницу и немедля зашагал прочь; пока не рассвело, я все шел и шел — и наконец наутро встретил на дороге человека, который вел на поводу лошадь, нагруженную двумя тюками.

— Куда держишь путь? — спросил я незнакомца, и он ответил:

— В Багдад!

Тогда я присоединился к нему и не отставал больше до тех пор, пока не увидел ворота этого города. У въезда в Багдад мы простились, и я пошел прямо в мечеть; там я оставался два дня и две ночи. Наконец, терзаемый голодом, я решился снискать себе хлеб попрошайничеством, поскольку ничего лучшего в тот момент придумать не смог.

Подойдя к одному большому дому, я громко воззвал о милостыне, и какая-то старая прислужница вышла с ковригой хлеба в руках. Тут подул ветер и откинул с окна занавеску. Я посмотрел в окно и увидел прекрасную молодую особу, чьи глаза обожгли меня, подобно молнии. Я принял поданный мне хлеб, не отдавая себе отчета в том, что делаю, и даже забыв поблагодарить старую женщину. До самой темноты я простоял под тем окном, дожидаясь нового порыва, но ветра не было, и я остался ни с чем. Все же перед тем, как оттуда уйти, я спросил у прохожего старика:

— Кому принадлежит этот дом?

— О, здесь живет очень почтенный человек, — рассказал тот, — его зовут Муваффак, сын Аббаса, и еще недавно он занимал пост городского наместника. Он весьма богат! Однако из-за происков судьи, с которым он рассорился, этот достойный человек был смещен и лишился должности.

Затем я пошел на кладбище, чтобы там провести ночь. Я был голоден, но съел свой каравай безо всякой жадности, равнодушно. Потом устроился возле одной из гробниц, склонив голову на сложенные рядом с ней кирпичи. Я задремал и проснулся от страшного шума, поднявшегося совсем рядом. Лишь только я попытался ускользнуть, как двое каких-то мужчин схватили меня и потребовали, чтобы я им назвался.

— Я — попрошайка, — сказал я, — и живу на милостыню, которую мне подают; жилья своего не имею — оттого и ночую на кладбище.

Тогда они втащили меня в склеп, заставили сесть вместе с ними, есть и пить. Я понял вскоре из их разговора, что это были грабители. Они думали, что я с радостью приму их предложение присоединиться к шайке. Я не знал, как отказаться, чтобы не разозлить их и не пасть жертвой их раздражения. К счастью, вскоре на кладбище появился целый отряд стражников, которыми командовал уполномоченный от судьи; они приблизились к склепу, заглянули внутрь и велели всем нам выбираться и следовать за ними. Они были хорошо вооружены. Разбойники сдались и позволили себя увести. Втроем мы провели остаток ночи в тюрьме.

Наутро судья самолично явился нас допросить. Те двое грабителей сознались в своих преступлениях и подтвердили мою непричастность. Судья поместил меня отдельно от них и вызвал особо. Расспрашивая меня, он задал мне тысячу вопросов, на которые я ответил с полной искренностью, если не считать того, что я все-таки скрыл свое происхождение. Помимо этого я поведал ему обо всем подробно и даже упомянул о том, как простоял целый день под окнами чужого дома. Услышав имя Муваффака, судья пришел в явное неудовольствие. Уязвленный, он замолчал ненадолго, а затем предложил мне следующее.