Арман Делафер - Проще не бывает

- Почему ты решила назвать девочку Бьянкой? - перевела разговор на другую тему мать.

- Потому, что шел снег, - совершенно серьезно ответила Жанна. - И ещё потому, что мне показалось забавным дать такое имя.

- А вот твой отец хотел бы, чтобы внучку назвали Жюли, - сухо заметила мать.

- Понимаю. Но на самом деле имя выбрал Марк.

Еще одна ложь, ещё один грех. Но так действительно легче жить.

- Здесь какой-то странный запах, - вдруг заявила мать, и Жанна медленно похолодела.

Как она могла забыть о том, что великолепное обоняние всегда было скромной гордостью этой женщины! А если Жак по каким-то причинам сказал неправду? Сейчас все раскроется.

Мать подошла к сундуку, стоявшему возле стены, и неодобрительно сказала:

- По-моему, ты хранишь в нем грязное белье. И, насколько я тебя знаю, не первый год. Столько сил я положила на то, чтобы приучить тебя к аккуратности...

Жанна привычно отключилась и подумала, что худшего, слава Богу, все-таки не произошло. Сундук остался на месте. А белье... В конце концов, оно может полежать ещё какое-то время.

Когда мать, наконец, уехала, Жанна взяла чашку и обильно полила цветок. Лори серьезно следил за ней.

- Думаешь, я его убила? - спросила Жанна, присев на корточки перед сыном. - Он умирал от жажды, а я дала ему воды. Можно умереть от такого шока, правда? Но вообще-то убивать не страшно, поверь мне. Страшно бояться убить.

Мальчик промолчал.

Иногда ей казалось, что причина краха её интимной жизни - в неумении сочетать духовную и физическую близость. Она не могла понять, как люди умудряются преодолевать подобные препятствия. Физическая сторона брака внушала ей отвращение, она с радостью забеременела в первый раз, поскольку это давало ей желанную передышку. А когда "отсрочка" закончилась, её отношения с мужем стали стремительно ухудшаться: новая беременность уже ничего не могла исправить.

И вот теперь, сидя в приемной у врача, она понимала, что её отношения с Жаком вот-вот должны перейти в новую фазу, причем зависит это от результатов осмотра. А ничего более унизительного, чем эта процедура в гинекологическом кресле, она и вообразить себе не могла. Тем не менее, приходилось терпеть: терпят же все остальные женщины. И не просто терпят спокойно ждут своей очереди, листают журналы, жуют резинку. Точно ожидают начала сеанса в кинотеатре!

Домой она почти бежала: ей была невыносима мысль о том, что Жак ждет её там, в пыльной, душной, неубранной квартире. Еще издали она увидела его в окне: он стоял с малышкой на руках. Ждал...

- Как ты долго! - сказал он вместо приветствия. - Я волновался.

- Прости, так получилось...

- Что сказал врач?

- Сказал, что все в порядке.

- Я и не сомневался.

- А я сомневалась. То есть боялась... Ну, ты понимаешь.

Он понимал. Он прекрасно понимал её даже тогда, когда она молчала. А так случалось все чаще и чаще. Вот и в этот вечер им нечего было сказать друг другу, они дожидались последнего кормления Бьянки. Жанна шила, и тишину в доме нарушал лишь звук иглы, протыкавшей материю.

- Почему ты сидишь со мной? - внезапно спросила Жанна. - Почему остаешься на ночь? Почему так долго ждал меня?

Любой другой лишь пожал бы плечами: такие вопросы не требовали ответа. Но Жак ответил:

- Потому, что ты такая замечательная. И ещё потому, что я тебя люблю.

- Это не ново, - кокетливо возразила она.

- Мне кажется, что ново, - серьезно ответил он.

Поднимаясь наверх, чтобы накормить ребенка, Жанна подумала о том, что она слишком спокойна. Нельзя быть такой безмятежной после всего, что она перенесла, нельзя улыбаться, храня в душе такую тайну, нельзя брать на руки невинного ребенка... Она вообще не имела права давать кому бы то ни было жизнь после того, как...

Жак вошел в комнату и она тут же забыла все свои страхи. Теперь она боялась другого: предстоящего им испытания близостью. Точнее, она боялась, что её холодность, неумелость испортят те прекрасные и чистые отношения, которые успели сложиться между ними...

Несколько часов спустя, ошеломленная и опустошенная, она лежала рядом с Жаком, пытаясь унять сумасшедшее биение сердца. Испытанное ею было слишком новым, слишком острым, слишком сильным...

- Ты совсем не сделал мне больно, - с изумлением прошептала она.

- Как я мог? Я так люблю тебя.

- И я - тебя, - выдохнула она, уже засыпая. - И я так люблю тебя...

Конечно, я рассказала не всю правду, да и как мне решиться это сделать? Оправдания моим поступкам найти невозможно, но я не хочу, чтобы меня судили слишком строго. Не хочу, чтобы меня судили вообще! И ведь я не солгала, просто кое о чем умолчала.

Я хотела Жака и я его получила. Но все было не так просто. Да и что может быть простым в таком чувстве, как любовь? Я могла сознаться только в своем безумном страхе потерять любимого. Я боялась, что он может умереть. Потому что я знала: это возможно.

Конечно, я могла бы подробнее рассказать и о моих чувствах к новорожденной дочери. Но не считаю удобным смешивать чувства к ребенку от одного мужчины с любовью к другому. Да, для меня не слишком важно, кто отец ребенка, главное - материнский инстинкт, который заставляет женщин одинаково относиться ко всем своим детям. Но мне приятно было видеть, как Жак держал малышку на руках: тем самым он как будто подтверждал свою любовь ко мне.

А Люси? Может показаться странным, но мы с Жаком никогда не говорили о ней, даже не упоминали её имени. Я даже готова была поверить в то, что Люси оставалась в неведении о моих отношениях с её мужем. Мне было абсолютно неинтересно, как он объясняет ей свои постоянные отлучки. Иногда ночью я вспоминала о своей кузине, чтобы... тут же забыть о ней. У меня были мои дети, был Жак, остальным не было места даже в моих мыслях.

Примерно так же обстояло дело и с Марком, моим мужем. Кому-то могло показаться, что я должна непрерывно думать о нем, но это было не так. Он исчез - и я забыла о нем, и о том, что для этого сделала.

Может показаться, что я люблю одиночество, купаюсь в нем, наслаждаюсь им. И это неверно. Я не дура и не сумасшедшая, чтобы любить это состояние, наоборот, оно приводит меня в ужас, но... Но я никогда ничего не делала, чтобы избежать одиночества. И впредь не собираюсь.

Понять меня, пожалуй, могла бы только Люси: так много внутреннего сходства было между нами. Наверное, я и полюбила Жака потому, что она любила его. Понимаю, что звучит это нелепо и даже кощунственно, но это так. И вообще, Жак - это проявление ко мне Божьей милости, незаслуженной милости.

Родители не поняли бы меня никогда, даже если бы я попыталась с ними объясниться. Ничего удивительного - мы были слишком разными людьми, я с детства ощущала свою чужеродность в их мире. Я научилась притворяться такой же, как они, и это помогло мне дожить до замужества. А вот с мужем притворяться уже было невозможно: человека, с которым делишь постель, обмануть очень трудно. Вот я и избавилась от мужа, иначе он выдал бы мою тайну всем, рассказал бы, что я - обманщица и лгунья. А мои дети ещё слишком малы, чтобы понимать и судить меня.