Кэролайн Флеминг - Смуглый венецианец

- Бедный Чарльз, - говорила она. - Он был совсем молодым, когда умер, ему едва исполнилось пятьдесят три, и он был таким очаровательным! - она посмотрела на Эмму. - Естественно, мы с Эммой разделили наше горе, и думаю, помогли друг другу в тяжелое время.

- Конечно, - понимающе кивнула графиня. - Смерть всегда тяжело перенести, и тебе повезло, что рядом была подруга почти твоих лет. Кстати, моя дорогая, тебя ни в коем случае нельзя принять за мать этой девочки. Ты выглядишь удивительно молодо, и вас можно принять за сестер.

Оценивающий взгляд, которым она одарила Эмму, говорил лучше всяких слов, что графиня считает Селесту куда более привлекательной и изящной, чем ее падчерица.

- Мы с Эммой добрые друзья, - произнесла Селеста, снова глядя на девушку, словно подталкивая ее опровергнуть это утверждение, но Эмма была слишком поглощена своими мыслями и ничего не замечала. И по мере того, как время шло, она задумалась над тем, а почему, собственно, ее это вообще должно трогать. В конце концов у нее никогда не было сомнений относительно того, как к ней относится Селеста. Да она, в общем-то, и предполагала, что ее взяли в это путешествие в качестве компаньонки, так что какая разница, если Селеста решила сыграть роль феи, вырвавшей Эмму из тяжелой прозаической жизни и перенесла в этот изящный мир дворцов, аристократии, богатства?

Казалось логичным предположить, что Селеста хотела показаться спасительницей и наставницей Эммы. Графиня, явно гордившаяся своим родом, едва ли сочтет женщину, несколько лет назад без сожаления бросившую свою падчерицу, достойной светского общества.

Эмма не была глупа, что бы про нее ни думала Селеста, и возможность хорошо провести отпуск, не могла для нее оправдать умышленный обман старой леди. А именно этим и занималась Селеста. И, конечно, причины станут известны, как только граф изволит появиться. Пожилой, уродливый, распутный, ему, возможно, подходят все или только одна из этих характеристик, но Селеста, не упустившая случай выйти замуж за человека, которому было уже за семьдесят, ради одной единственной цели приобрести в обществе положение состоятельной женщины, вряд ли сочтет все это важным, когда речь идет о дворянстве, которое она получит, став графиней Селестой Чезаре. Эмма почувствовала отвращение и стыд, но само ее присутствие здесь делало ее участницей обмана, и все ее надежды на удовольствие, которое она могла получить от отдыха, были омрачены неловкостью ситуации. Как только они вернутся в номер, она скажет Селесте, что уезжает домой, и что та может переезжать в Палаццо завтра утром и делать все, что хочет, но без ее помощи.

Графиня внезапно обратила внимание на Эмму. Какое-то мгновение изучала ее, потом поинтересовалась:

- Как вам нравится пребывание в Венеции, моя дорогая? Вас интересуют старые здания, музеи и галереи? Или вам больше по душе Лидо и спокойные голубые воды Адриатики?

Эмма собралась с мыслями. - Думаю, это прекрасное место, - ответила она вежливо, но без прежнего энтузиазма, так что Селеста с любопытством посмотрела на нее. - Конечно, я уже побывала во Дворце дожей, а этим утром выпила кофе в одном из кафе на площади Святого Марка.

- А, да, Пьяцца Сан Марко. А вы ходили в Базилику?

- К сожалению, нет. У меня не было времени, чтобы осмотреть ее как следует, да и не хотелось делать это в спешке.

Графиня пожала ей руки.

- Вижу, вы находите удовольствие в красивых вещах. Это мне нравится. У моей семьи раньше была большая коллекция картин и скульптур, но увы, многие из них пришлось продать. Я очень люблю посещать художественные галереи и церкви, где хранятся подлинные сокровища искусства, - она улыбнулась и повернулась к Селесте. - Мы с твоей матерью часами бродили по Лувру, когда были молодыми. Она рассказывала тебе?

Селеста заколебалась.

- Конечно, дорогая тетя Франческа, - сказала она мягко, но Эмма была уверена, что это еще одна ложь. Сама она не могла сдержать возбуждения, вызванного разговором об известных во всем мире шедеврах. Жаль, что завтра ей придется вернуться в Лондон...

Когда обед был закончен, Эмма поблагодарила и извинилась. Теперь, по крайней мере, она могла уйти, не вызвав раздражения своей мачехи, потому что чувствовала, что та хочет остаться наедине с графиней. Эмма поднялась в свою комнату, взяла легкую накидку и снова спустилась вниз. Если ей предстоит утром уехать, то она должна насладиться последним вечером в полной мере. Она не особенно задумывалась над тем, что не пристало молодой девушке одной бродить по улицам Венеции, особенно, если учесть, что итальянские мужчины славились своими заигрываниями. Но Эмма чувствовала, что в состоянии справиться с любым ухажером и игнорировала восхищенные взгляды и небрежные приветствия, адресованные ей.

Каналы были переполнены даже в такое время года, и гондолы, огоньки которых блестели в темноте, то и дело отчаливали от ступенек, увозя парочки в незабываемое путешествие. Магазины были уже закрыты, но многочисленные кафе работали, и Эмма испытывала соблазн зайти в одно из них и попросить чашечку кофе, но на это ее мужества уже не хватало. Она не взяла с собой кошелек, иначе могла бы сама нанять гондолу, несмотря на всю экстравагантность этого поступка.

Наконец она вернулась в гостиницу. Ей еще предстояла встреча с Селестой, не обещавшая быть приятной. Она помнила, какой злобный нрав у Селесты, когда кто-то перечит ей. Она вошла в "Даниэли" и пересекала холл, не видя ничего вокруг себя, когда неожиданно натолкнулась на мужчину, рассеянно вышедшего из бара. Она неловко отступила назад, щеки ее вспыхнули, и извинение готово было сорваться с губ. Но мужчина опередил ее, было видно, что воспитанность у него в крови.

- Scusi, signorina. Silo un mio sbaglio [Извините, синьорина. Это моя вина.], - произнес он по-итальянски.

- Non importa, signore [Ничего страшного, сеньор], - также по-итальянски пробормотала Эмма, и уголки ее рта дрогнули в улыбке, когда она увидела его голубые глаза. В то время как незнакомец оценивал ее опытным взглядом, Эмма внимательно изучала его.

Она почувствовала, что в нем есть что-то такое, что отличает его от остальных итальянцев, встреченных ею этим вечером. В том, что он был итальянцем, она нисколько не сомневалась. Он был стройным, но широкоплечим, что немного не соответствовало небрежной элегантности его вечернего костюма. Эмма чувствовала, что он не просто сибарит, хотя, казалось, ощущает себя совершенно свободно в этом роскошном окружении. Его кожа была слишком смуглой для европейца, словно он провел много времени на открытом воздухе, а таких длинных ресниц она не видела раньше ни у одного мужчины. Она подумала, что многие женщины назвали бы его красивым, но привлекательность его заключалась не столько в приятной наружности, сколько в притягательном обаянии, заставлявшем женщину отчетливо осознать собственную женственность. Он был намного старше Эммы, где-то между тридцатью пятью и сорока пятью годами, и эта неопределенность возраста полностью обезоруживала Эмму. Раньше ей нравилось проводить время со своими ровесниками, мужчины постарше никогда не привлекали ее. Но внезапно, все ее старые представления рухнули, и она поняла, что у нее еще очень мало жизненного опыта.